ЭЛЕГИЯ И ОДА В ЛЕТНЕМ САДУ

элегия

Наблюдать, как ты умираешь, ревнуя к орудию смерти (слепому)

орудие только слепое - завидуя - может быть и напрасно -

окончанию - не подтверждённому бездной -

здесь, у одра возлюбленного Невы, Летнего Сада.

Летний Сад целомудрен, он охраняем Невой от токов и запахов наших.

Летний Сад спит даже в августе, а Нева ждёт его пробужденья.

Когда-то по небу идущие липы, знакомые с ангелами не по наслышке

(ангелы есть; смотри как один касается пышнотелой аллегории мира,

скрывая матовым мрамором одышку и рыхлость её).

Растенья с водою слиты в немом восторге союза,

земля чуть размыта, основа всего - жажда быть одному,

слишком белая статуя с неподкрашенными глазами.

Траурно, ярко, свежо - не разминуться, лишь обещание тишины.

Утомительно прелестен сад, с тонкими стволами в его исторических снах,

а теперь по небу идущими липами и твоим угасанием,

не требующим ни движения к помощи, ни сострадания -

глаза смотрят на женщин, а не на статуи.

До того, как раскроется вкось глубина рябяще огромной Невы,

скоро-скоро пойдут, поплывут

тесная от стриженных куп аллея, бордюры фигурных газонов.

К воде - из густого зелёного солнца и литого латунного мира,

ароматного мира растений без запаха, мелких пастельных роз,

несущих всплески дыхания флоксов церковного сада.

Прозрачное, белое, зелень. Бабочка свежими крыльями,

бабочка в августе - резкий хлопок по щеке - так не бывает,

но разбито тоскующей урной нежеланье признанья –

и невозможность иного сожительства.

У Невы освящённый союз с Летним Садом. Потому тут задумчивый мир,

худощавый и смуглый, как отрок, ходит с ангелом за руку,

за ним Онегин и ты. На тебя больно смотреть, как на раненый палец фонтана.

Ты летал, ты теперь - муравей по песку; ты дышал –

а теперь изъеден закатной судорогой.

Но почти слава иллюзиям - если бы не обманное кружево человеческих нег,

то, о чём ты молчишь и чем давишься, не стало бы правдой,

не стало бы ложью то, о чём говоришь.

А союз растений с водой торжествует,

даря ещё год новодельным статуям, новодельной ограде,

всей этой нечаянной новости,

возникшей из тонких стволов и песчаного круга под флигель.

Переживу ли твоё долгое долгое умиранье - иссяканье обманщика,

выберу плющ без копья,

или мясо без воспоминаний.

Чем дальше, тем ближе ты слышишь меня,

тем легче смотреть на твоё умиранье.

ода

Нерон не согреется римской свечой и августом в наших широтах.

Запах тела Нерону претит. Дым и свет.

Нет, не властью солдат - угнетена и подавлена - от собственной тины,

оттого, что ты, будучи маленьким, как большой, несмотря на твоих жён и детей,

ты возвращаешься в почву,

тащишь в почву верёвку - вскричала привязанности овца.

Ты даже не мальчик. Но возвращенье - и свет, и надежда, и тьма,

и то, что влечёт к воскресению.

Летний Сад - униженье трудам человека.

Он запрещён в туристическом нашем сегодня,

он под стражей Невы и ограды.

Красота Летнего Сада уничтожена, поргуна, искажена.

Он невыносим симпатиям и увлеченьям.

Но невольным движением верхнего ветра возникнувший

здесь новодел отвечает глазам,

уверяя в необходимости верить, что статуи были, и липы,

и шелестели крылья куртин.

Обман зрения, Сад, обетованное место божественных нег,

место прикосновенья к свиданью.

Как в любви человек: каждый видит себя.

Каждый видит лишь то, что запало ему, и вокруг впечатленья –

ствол траурной липы -

вырастает священное дерево вымысла и очарованья. Но Летний Сад не о том.

Он смеётся над человеческой ложью, ему ведомы игры Создателя.

Шесть или двенадцать.

Но ты, будь ты бог со своими детьми и немногими жёнами,

не в состоянии сделать Невы,

не можешь ограды отлить и найти в бельмах мрамора статуи чистый зрачок,

каким он и должен быть. Полный, плавный, текучий,

на постаменте как на каблуках,

воды ощущений кристалл, умаляющий самость твою

до кошачьего запаха низкой постели.

Ты ничто, даже не запах. Но рядом с тобой ходит Христос,

играющий тобою как дудкой,

играющий будто на дудке на чувствах твоих.

Ему весело слышать, как всякое "да" идёт от тебя будто "нет",

как всякое "нет" вызывает незрелое "да",

пересекая, как линии боскетов пересекают аллеи,

как скрывает листва целиковое небо,

оставляя лишь узкую очень глубокую просеку.

Летний Сад мне сказал: не признавайся, что хочешь услышать: ты любишь меня,

ты не этого жаждешь.

Ты жаждешь лишь нового тела, в котором дыханью стихов будет свободно,

ты жаждешь нового голоса, долго, подобного мышцам Невы,

которым читала бы длинные длинные строки,

ты жаждешь покоя и мира, а не бездействия. Сад сказал: зимой я усну,

но глаза мои будут открыты,

моё сердце будет распахнуто снегу и ветру.

Христос со своей сиплою дудкой обойдёт вдоль ограды.

Желанных прикосовений настил уж скрипит. Он скоро раздастся,

проглянет полуденный подпол,

в котором никто уж не нужен. Так Летнему Саду, как Саваофу,

не нужно людей. Они есть, они ходят.

Их умалила любовь к теплоте, их возвысила боль ожиданья. Потому они есть.

Они ходят, и смотрят, и пьют.

...Но не сказать "я люблю" невозможно; источник велик, а палец фонтана смешон,

они на ладони одной, и ладонь будет сжата. Но пока ещё лето,

и почва тепла для тебя,

пока ещё нет разделения на вымысел и настоящее.