О СЕРИАЛЕ И ПОЭЗИИ:

преимущества сериала

*

Сериал агрессивен более, чем ОМП. Это и есть абсолютное ОМП. Ничего серьёзного и ничего смешного; ни комиксов, ни научной статьи - только рассказ о сериале и поэзии. Сначала - о сериале. Сериал смотрит со всех сторон, подсматривает и подслушивает, читает мысли.  Внедряется в мозг и чувства. Поселяется в них как бактерия и живёт там, осложняя весь состав человека. Заставляет играть по своим правилам. Навязывает лица, звуки голоса и музыки, обстановку и модели поведения. Посмотрел, вышел на кухню - и вот уже диалоги, согласно сценарию сериала. Не надо думать, не надо вспоминать и чувствовать - за тебя всё сделали. Но может быть, это и хорошо? Может быть, внимание к частностям человеческой жизни, к слишком человеческому - противостоит тотальной дегуманизации, эпосу роботов?

Социальные сети не менее опасны, и это то же ОМП. Но сети - детки сериала. Посты, комменты, комменты, посты. Вот на мой вчерашний... на мой утренний... апдейт... удалил... восстанови... вернись... нас читают спецслужбы и мама. Сюжет на сюжет, герой на героя - и можно самому себе написать главную роль... в своём личном сериале. А что? Роман в смс, роман в блогах, роман виртуальный. Не важно, что предсказуемо - а я так и рассчитывал... Не важно, что хило - а зачем сильно; я маленький. Важно, чтобы прикол. Пришвартоваться самому и пришвартовать внимание других. Поэма без конца. Да, кстати, о стихах.

А что тогда - в поэзии? С прозой понятно - гони, пока гонится, а пиар подберут. Кто не клюёт на пиар, тот быдло и враг. Главное - самооценка писателя. На досуге можно поговорить о высоких вещах. О России, о любви к жене. Но поэзия тиражей не любит. Как только выходит книга стихов тиражом в пару сотен тысяч - она уже не явлется книгой стихов, а становится нелепым явлением, той самой плохой игрой, при которой срочно надо делать хорошую мину.

Не стала бы в окружающем потоке отделять попсу от не-попсы. Есть попс, он нужен; а рок-н-ролла нет и не было. Была улица. Улица есть и сейчас, но её не купить - потому что мало кто знает, что - улица и как - улица. Надо ночами сидеть в нерусском ютюбе, пристреляться к альтернативным каналам, чтобы узнать, что поют на той и на другой улице, и что там снимают, какое кино. И какие книги и стихи пишут. Ничего гениального там не найти. Но прикольного много.

То же и со стихами. Вкусы растут и колеблются; было бы странно, если бы было иначе, но основная база уже сформировалась, и взрывать её сейчас было бы глупо - ну, если только нет тяги в момент разорвать отношения с окружающим миром (да это и не выйдет; и суицид не поможет).

*

По моим наблюдениям, человек устроен так, что всё, выраженное им словами - обратно пропорционально тому, что он ощущает. Да-да. Потому о человеке, который глубоко-глубоко не нравится, заботятся с особенной теплотой и тщательностью, а самые близкие в момент отказываются врагами. Человек хронически ничего не может объяснить внятно. Потому что боится смотреть в глаза - богу, зверю, и такому же как он. Не время и не объём выяснять природу этого страха. Рассказ о сериале и поэзии - вот вам крупный план литератора. Как создателя концепции сериала и отчасти автора сценария. Возможно, в нём сидит внутренний цензор (от кого я это словосочетание услышала?). Человек не может высказаться равно тому, что ощущает. Такова сила и ловкость внутреннего цензора. И вот ведь (в кавычках) загадка - как только кто начинает говорить о том, что надо уничтожить своего внутреннего цензора, так этот самый цензор тут как тут - и человек уже пионер; он всегда готов. Говорит только то, что ему велит его партия, а партия есть вегда. Беспартийность карается жестоко, отчуждением от партийного корыта. И чем меньше партия, тем наглее её члены и больше амбиции. Двадцать с небольшим лет существования в литературном процессе - и почти утвердилась в этом мнении. Что писали отцы литературоведения по этому поводу - вспомнить стоит, но это горько и алескей максимович. Очередная перемена норм поведения, способа мыслить, общественных и личных симпатий - и всё это отражается в стихах. У меня нет чёткой цели (нелепо, если бы в такой период она возникла бы), нет приверженности какой-либо словесной группе. Это тяготит, это отражается на частоте упоминания имени, но в целом не имеет решающего значения. И потом, мне нравится ставить эксперименты на себе.

Однако поэт есть поэт. И если он говорит, он говорит собой. Другого инструмента ему Бог не дал. Тем сложнее задача. В требухе общечеловеческой лжи (обо всём на свете) вдруг возникает сквозняк, эту требуху пучит, и возникает нечто. Поэт бывает равен себе с стихах, но это не как правило. Тут нужна особенная чуткость - чуткость сыщика или урождённого литературоведа (каковых мы не имеем в нашем десятилетии) чтобы отделить ложь от... поэзии. И - далее - посмодернизм, Деррида, Бодрийар, Бланшо, исследование. Хрен. Хрен и редька. (Вопросы не мои - было бы странно их вообще задавать, но человек таков, что задаёт). Возмущаться - моветон. Написать эссе - труд. Не унизительный.

*

Итак, поэзия, частная жизнь и сериал. Сериал унизителен. Для человека невозможно каждый день в одно и то же время садиться к какой-то нелепой линзе, непонятно какого ухода требующей, и смотреть, смотреть, смотреть... А там всё то же - актёр, которого искусственно старят или молодят, актрисы, которых потом ни в театре, ни на страницах Семи Дней не увидишь, музычка, влезающая в самые укромные завитки мозга. Лучше пойти и сделать электроэнцефалограмму. Это полезно. Частная жизнь не менее унизительна. Частная жизнь - не то всеобъемлющее, выстраданное христианством - когда почти без труда в расширившуюся от любви душу входит всё - и неприятели, и роботы, и прочее. А там, в этой душе всё переплавляется в чистейший и всё преображающий свет. Частная жизнь - это цепь действий, имеющих некоторую небольшую цель. Встреча. Оставляющая странный, тревожный и даже неприятный осадок. Совместная жизнь, по вечерам сводящаяся к "ты меня не замечаешь" и "где взять деньги". Это и поход в закрытый клуб, ибо отказавшемуся от житейских уз приходится ещё труднее. Частная жизнь - это и посещение литургии в воскресный день, и бдсм.

Хорошо, если так - но почему возникают связи, влюблённости и прочее? Контрвопрос - а если, например, в приходской жизни видеть только больных детей и злых старух, и не видеть ни чудес, ни благодати - почему люди ходят в храм? Внутренний цензор, он-то и унизителен. А без него - страшно и бессмысленно. Люди сходятся, потому что надо. И сейчас многие ходят в храм - потому что так надо. Как на собрание жильцов. Когда-то. Внутренний цензор и есть катализатор смысла. Трижды просил Апостол отнять от него аггела сатаны. А Господь его оставил. Внутренний цензор - как половой орган. Можно жить оскоплённым. Но это будет странная жизнь.

Идеально выверенное плоскостное измерение, кажется, и мечтать не может об объёме. Но чудо происходит. Самое грубое чудо - сериал. Не было, не было - и вдруг - такая жизнь. Поэзия действует примерно так же. Не знал, не думала, а тут - соловей о розе. "Я тоже так хочу".

Поэзия, при всей своей несамостоятельности, даёт объём всему, к чему прикасается. Это как сандаловое дерево, растущее на корнях других деревьев. Оно ценно и прекрасно, но это паразит. Придётся иметь дело с паразитом. Это очень важно прочувствовать; поэзию такое определение унизить не может. Древние боги циничны; они не обидятся за паразита; тем более - Пан, Аполлон и Дионис, эта песнотроица. Поэзия гораздо более унизительна, чем сериал и частная жизнь, но совершенно по-другому. Она даёт любовь, дружбу, жертвенность, идеал - но забирает солидность. Поэта могут бояться, но уважать его не будут никогда. Однако какая соблазнительная может получиться маска! "Маленький человек, навсегда ужаснувшийся конечности творения"!

И тогда на помощь приходит сериал. Сценаристам и журналистам надо уметь писать историю. Для поэта нет ничего хуже, чем научиться писать историю. Как только он научится писать историю, он  разучится писать стихи. Дар и чудо исчезают - как-то сами собой, как переход из одной комнаты в другую. Что остаётся? Сесть за стол, обхватив голову руками и возопить (адресуясь ко мне): неправда, неправда? Или написать стишок-пирожок? Но в мыслях - ещё в той комнате, в которой только что был. Грустно; с оттенком обречённости. Вот она, холодная земля, на которой надо работать. А в промежутке - захламлять место чуда странными строчками, и это назовут стихи. Увы.

В сериале столько историй, что порой они путаются, как волосы после мытья (мыльная опера). Но зато - довольно редко - возникает ощущение подлинности происходящего. Это - самое опасное; подлинность - враг сериала. Это уже не сериал, не история - это искусство. Поэзия. Стихотворение как преступление. Преступление должно быть раскрыто. Потому образ путешественника в поэзии (или человека, для себя о ней пишущего) накладывается на образ частного детектива. Что ж, следуя струне самоиронии - поиграю в частного детектива.

...Не литературный критик. Или, если хотите, литературный критик-консультант. Ни в коем случае не эксперт... И вот, соскользнуло время, современная мне эпоха партийных экспертов куда-то делась, а я - в саду прекрасного дилетантизма, юного как белоснежка или царевна-сестра семи богатырей из пушкинской сказки.

*

Из того, что мне пришлось видеть, запомнились три сериала. "Мисс Марпл" и "Пуаро" по романам Агаты Кристи, ВВС, и "Мегрэ", Dune, Франция-Италия-Бельгия. Есть ещё новый "Шерлок", ВВС. Намеренно не упоминаю об отечественных сериалах ("Шерлок Холмс и доктор Ватсон", "Семнадцать мгновений весны", "Вечный зов"). Это слишком дорогие воспоминаия, и потом, в этих фильмах так всё необычно, порой на грани провала, что рассказа не получится. Всё-таки должно быть и отвращение, и отчуждение от фильма, чтобы его оценить.

Поскреби русского - найдёшь татарина, была пословица. Некогда процитированная Достоевским. Но это не просто пословица. Это краткое описание этнической особенности тех, среди кого я живу и кем я себя считаю (слово русский лишний раз не употреблять; это как девятое мая). Но можно сказать - поскреби русского, найдёшь мордвина. Или финна. Факт, но горячие эстонские парни - наши ближайшие родственники. Как и аборигены края зелёных помидоров. Этнос, среди которого мне довелось родиться и вырасти, сильно семитизирован в последние сто с чем-то лет. Сильно изменились язык, культура и восприятие. Что ж, в девятнадцатом веке сильным были французское и германское влияние. Это тоже факт, но на основу генома он повлиять не может. Однако зачем мне геном, когда речь о самой простой вещи: эти три сериала дают мне совершенно новые слова и глаза, которых у меня быть не может, но на время просмотра я (чудо!) могу (не особенно-то глубоко) рассмотреть сквозь экран англичанина и француза. Как если бы это были имена собственные. Я наблюдаю совершенно другой, чужой и даже враждебный мир, его культуру и язык.

Мне удивительно (и считаю, что было нечто нечеловеческое; от различения пока уклонюсь), как полно и скоро в начале двадцатого века русские художники поняли и смогли освоить новые методы работы с изображениями. Один из их - футуризм. Его корни глубоки, они уходят во фрески Помпеи и не только. Плотный цвет, лаконичность (или наоборот, нервозная причудливость) линии, мощь - всё это детали храмовой живописи. В музыке было примерно то же. Стравинский и (!) атеист Римский-Корсаков + Модест Мусоргский. Потом, конечно, Прокофьев и Рахманинов, и ещё позже - Шостакович. Токи этих музык мы вполне можем узнать в сюитах Роберта Фриппа (и раннем Кинг Кримзон) и у других музыкантов, которым на некоторое время присало титло: рок. Арт-рок, симфо-рок. Именно это узнавание, глубоким мозгом, как во сне, рождает симфазы, в которых мы читаем послания, возможно, вполне не осознанные и самими музыкантами. Это вдруг возникший общий язык, речь, вдруг возникшая взаимность.

Но есть и нечто совершенно другое. Попробуйте послушать без предварительной подготовки музыку Луиджи Руссоло или "Зэ мун лэй хидден бинас э клауд". Скорее всего, кроме отрицательных эмоций ничего не получится. Но для итальянца совершенно иначе. Он (даже если ему не нравится Руссоло) поймёт послание, содержащееся в этой музыке. Эмоционально, чувственно - цель и интенсивность послания может быть понятна и русскому, но ведь хочется знать, о чём именно говорят. В сериалах этот перевод, хоть какой-то - возникает.

В "Шерлоке" я оказываюсь в Лондоне 2010 - 2011 года. Наблюдаю, что и как они едят (и это отнюдь не международный Макдональдс), что носят, какая погода и какое жилище. За полтора часа даже у самых близких друзей я не смогла бы столько узнать. Лондон современности по "Шерлоку" - это причудливый силуэт, немного неоновые цвета (особенно розовый), резкая манера разговора, которую так легко счесть хамством; и при этом какое-то светлое упрямство - выдерживать нелепость окружающего мира (и свою в нём), опираясь на погребённую, но всё ещё вещающую из подземелья империю. Хорошо работаешь, старый крот! - воскликнул бы Бенедикт Камбербеч, если бы ему явилась старая Англия в костюме мужчины. Призрака отца Гамлета. Лондон-Бедлам, Лондон-Брамелл. Это клочья бумажки, на которой что-то написано рукой Беккета, первые издания рассказов Конан-Дойла, завалявшийся в букинисте томик Загадки Старка Монро, романа, который очень ценил автор Шерлока Холмса. И что удивительно. Миссис Хадсон в "Шерлоке" всё надеется устроить свою личную жизнь. Молодые жильцы спасают доверчивую женщину от сетей проходимцев. Но как этот сюжет чужд сюжету Холмс-Ватсон-миссис Хадсон и как он близок Диккенсовским "Посмертным запискам Пиквикского Клуба"! Так проступает почва - не в строгом следовании деталям, а в том, что почти невозможно описать. Весь сериал как верлибр - на грани трагедии и абсурда.

Английская деревня и её ветви, идущие даже до Карибских островов (правь, Британия, морями!), изображённая в сериале "Мисс Марпл", почтовые колокольчики позднего викторианства в главной музыкальной теме показывают совершенно другую Англию - и несут совершенно иное послание. Теснота и скорость "Шерлока", в которых так легко пропасть, опасны как давка в метро. От сюжетов и лиц "Мисс Марпл" веет вдруг открытым склепом, в котором долго не было человека. Сериал вышел не музейный (хотя тема Англии-музея там сильная и развита с английской же беспощадностью). Сериал ставит вопросы об отношении с прошлым. И с кровным родством. Как будто леди Агата Кристи предполагала, что вопрос однополых, например, браков, будет решён положительно, а религия превратится в набор ритуалов за сходную плату. Возможно, Кристи была атеисткой - но воспитана была в христианской традиции. Романы её несут нравственно-христианский испульс, но в них много контрвопросов, обращённых не к богу, а к человеку. Мол, если человек уже таков - то стоит ли продолжать жизнь на земле? Тут что-то от древних пророков. Сериал, волей или - так получилось - транслирует эти импульсы. А ещё возникают образы и настроения, присущие только Англии после войны - бомбёжки, порывы сбежать из страны, порывы вернуться в Англию, порывы - спастись на благословенном (и вовсе не таком) острове от беды, преследовавшей на континенте... Мисс Марпл опасна как крохотная королева Маб. Джоан Хиксон, мастеровитая актриса старой школы, играет не мощную неотвратимость, как некогда Маргарет Резерфорд, а почти незаметное проникновение в самую глубину, нечто вроде волшебства. И волшебство приходит. И я могу слышать музыку этого волшебства - не плотно-сердечную, как моя родная, а лёгкую и... возможно ядовитую как дыхание смерти. Музыку фей, воплотившихся в небольшой улыбке актрисы и её аккуратных движениях. В пейзажах (особенно хороши морские виды и сцены на море). На стенах зданий. В романах Кристи невооружённым глазом заметны темы Шекспира. Не-англичанину, конечно, не понять, что для англичанина - Шекспир. Но в том, как Кристи (а за нею - режжиссёры, операторы и актёры, даже дома и сады) играют Макбета или Офелию, можно увидеть, как это важно, что - более, чем важно. И открывается космос. Вот здесь возникает тема трёх ведьм - а потом она рассыпается, отходит к стене на второй план, но в следующей серии обозначится вот этим и этим персонажем. И в новой серии возникает с новой силой. Иногда ведьма сливается с леди Макбет. Иногда кроткая Офелия оборачивается леди Макбет ("Отель Бертрам"). И этот небольшой сериал, в котором, конечно, не все романы Кристи с мисс Марпл, в какой-то миг становится форпостом империи. Мисс Марпл превращается в грозную северную Сафо - её даже прозвали Немезис.

Тема Эркюля Пуаро - тема чужестранца и одиночки. В этом сериале меньше английских деталей, но больше искусства. Зарождающаяся фэшн-индастри (хоть в "Осином гнезде"), художники-модернисты ("Смерть под облаками"), в картинах которых неожиданно разбирается Пуаро, неожиданная вставка из "Гноссенс" Эрика Сати в "Пяти поросятах" (снова - тема художника). И неувядающее, пронзительное одиночество Пуаро. Где бы он ни был - в Египте, Месопотамии, Греции - а он, судя по сериалу, объездил всю ойкумену - он всегда один и в одиночку. Прекрасный Гастингс! Великолепная мисс Лемон! Они трогательно привязаны к маленькому бельгийцу. Они скрашивают его одиночество, но не могут его уничтожить - Пуаро чужестранец. В сериале много о мировой культуре: от Древнего Египта и до последних фовистов. Это не просто скурпулёзно сделанные декорации. Это каким-то чудом всплывший кусок жизни человечества. Европы. Сериал похож на радение, в котором сумерки Шпенглера чуть рассеялись, и потерянное - вернулось. Но маленький человечек (в блестящей вариации Дэвида Суше) топорщит усы: кислый привкус уходящей цивилизации всё сильнее. И это придаёт подлинность сериалу - и центральной его фигуре. Поэт как чужеземец.

"Мегрэ" пытается поймать тени послевоенной континентальной Европы: Париж, провинция, Бельгия, Финляндия. Невыясненные отношения с нацизмом (и это после Нюрнберга), голод, при роскошных ресторанах, почти нелепое сочетание старомодной чопорности с бесцеремонностью нового времени ("Отель Мажестик", "Поединок разумов"). Но главное - печаль. Струящаяся, тающая, знобящая и никак не желающая уходить. Безысходность человеческих отношений - как бы ни было, а всё равно... Мегрэ почти скучно в мире убийц и мошенников, он оживляется, если только возникает симпатия - отец, потерявший двоих детей, два друга-моряка, охранявших страшную тайну (один - убийца). Мегрэ ищет проблески живого чувства - совести? - в омертвелых от страха... душах? И здесь снова возникает тема христианства: "Я десять лет пел в хоре церкви Сен-Фиакра". Мегрэ неряшлив, всё его расследование порой строится только на недозволенных приёмах (а окружающие уверены, что у него есть некий тайный метод), он амбициозен, он вовсю пользуется служебным положением - но в нём есть открытость людям. И в этом он беззащитен. Странно видеть такого персонажа героем сериала. Но тем не менее, это так. "Мегрэ" - ещё один форпост Европы.

*

Поэзия как выдох. И сериал - как выдох. Одно стихотворение у автора бывает предисловием или послесловием к другому. Выстраивается цепь стихотворений, сериал поэзии одного автора. Если это возникло бессистемно, мановением высшей творческой силы - одно. Другое - когда начинается использование ранее опробованных методов. Птицы - и человек, живущий двойной жизнью. Молоток как орудие убйиства. Несчастная молодая женщина, которая вдруг оказывается преступницей. Но от штампов не уйти. И вот - каждый раз что-то щемит перед лицом чистого листа; ощущение, что предал. Бесконечное разнообразие мира? Но мир, как показывают поэты и детективы, монотонен. И можно ли предать это безличное бесконечное многообразие? Человеку зябко - в поэзии и в сериале. Так он учится, пытаясь согреться, обращению с большими величинами: сезон, серия, кадр...