О МОЛОДОМ ПАПЕ И ВОЛЮНТАРИЗМЕ ХРИСТА

Чем сложнее найти во второй половине десятых отдельно взятую полуторачасовую картину от нового режиссера и влюбиться в нее, тем энергичнее и наркотичнее становятся сериалы. И, о ужас, глубже и умнее. Пока готовился третий сезон «Твин Пикс», пока таинственный Линч (и в его лице все альтернативное кино), повернув мировые часы назад, учил агента Купера говорить и ходить заново, молодой итальянец среднего возраста (и уже довольно известный в ориентированных на Канны кругах), выпустил бомбу, подобно испанскому летчику. Затем — вторую. Два сериала с перерывом в четыре года. И оба взрывоопасные.

Человечество не хочет умирать, и потому растягивает отпущенное ему время, благо сериал — превосходная машина времени. Однако сериал сериалом, а проблемы проблемами, и красота превыше всего. Так что речь о прекрасных и эротичных вопросах: о религии и ее месте в современном мире, точнее – о католической церкви, а еще точнее — о христианстве в целом.

Оба сериала, «Молодой папа» и «Новый папа» — об эросе христианской церкви, если отвечать на неизбежный как мозоль вопрос «о чем это». И никак иначе. Это легкий, огнистый, полный таинственного юмора эрос, мерцающий в каждом герое, благодаря которому все они представляют единое светлое, светящееся тело, воплощением которого является папа в расцвете сил, выглядящий одновременно как секс-символ и как целомудренный юноша (трепетные загнутые ресницы Джуда Лоу).  Жених души, да и только.

Ознакомившись с биографиями актеров, я несколько ошалела. Ни классический англосакс Джуд Лоу (Иуда, в общем), ни американцы Джеймс Кромвелл (известный борец за экологию с лицом старого хиппи) и филигранный эстет-модернист Джон Малкович не замечены в теплом отношении к католичеству. Голливуд предполагает ориентацию на иудейство (что не раз показано в новом кино) и свободу пола (ага). Но Паоло Соррентино режиссер европейский и настолько, насколько это возможно. Это другая ментальность — другие неврозы, лица и речь. Даже имея в виду американизированность мира, нужно делать скидку. И немаленькую, потому что Соррентино это Италия, это легкие Европы.

Первая и приятная для меня (не католички) новость обоих сериалов в том, что этот европейский (и очень католический, итало-испано-французский) проект стал международным. Вторая — то, что фильм снят моим ровесником. Третья — то, что он о христианской церкви. На два сериала новостей более чем достаточно.

Опорные точки рассказа могут быть следующими: спасительная роль христианской церкви (церковный человек в ней не сомневается, нецерковному ее только сам Господь может разъяснить, а плохая проповедь порой мешает), вселенскость христианства (с теми же автокомментариями) и фактор веры (тут все очень скользко для нецерковного человека). После такого фильма сказать, например, актеру, снявшемуся в нем, что христианство не главное в этой жизни — все равно что наесться мяса после многих лет веганства. Трудно будет, просто физически трудно. Потому я сохраняю недоумение.

Во всех двух фильмах летает, искрится (как рождественская звезда на заставке «Молодого папы», превращающаяся в камень с картины Маурицио Кателлана), переливается светлая церковная атмосфера, которую ни сочные красивые девахи, кочующие по обоим сериалам в изобилии, ни драматичный стриптиз монахинь, ни цветной пляж небесной калифорнии с нагими телами — не портят.

Нужно было родиться на сломе эпох, встретить тридцатилетие в новом веке, несколько раз наблюдать, как весь мир катится в тартар, разобраться с Латтуадой и Феллини (а заодно с Росселлини, Антониони, Пазолини, Бертолуччи, Копполой, Висконти, и еще парой-тройкой культовых соотечественников), вытащить из себя сеть, в которой сто пятьдесят проблем, назваться Паоло (мол, я Павел, слушать сюда) из Сорренто, то есть — полностью и окончательно потерять крышу, чтобы снять такое кино во второй половине десятых годов двадцать первого века. И мало того, что снять — вызвать любовь к этому кино многих зрителей и признание управляющих кинематографом контор. Кем бы ни был Соррентино — кощунник, итальянский Остап Бендер от кинематографа, он совершил подвиг.

Да, оба сериала нагло предлагают зрителю живые копии картин старых мастеров. Соррентино и не скрывает, что это так. Но древние ритуалы мало изменились, так, что современные люди Ватикана принимают те же позы и одеты примерно в те же одежды, что и их предки. Да, в обоих сериалах много итальянского современного искусства, и не только Кателлана. Да, ситуация выдуманная от "а" до "я", фантастическая; и вообще оба сериала — религиозная фантасмагория, если есть такой жанр, а если нет, то Соррентино его создал. В стилистике и эстетике обеих картин (и мне думается, что более определенно в «Новом папе») просматривается нежная и пронзительная новость. Пост-ироничный мир уже капитулировал, настало время новых сказок и доверия им — время новых притчей. «Молодой папа» более нежный, менее смелый и более радостный фильм. Он весь о надежде на скорое изменение к лучшему, а ведь это уже 2016 год; Косово, Ливия и Сирия уже произошли. «Новый папа», с телом Пия Тринадцатого на гробнице Святого апостола Петра в финале, более циничен, мрачен, но и более честен. Впереди только смерть, только крест и никакого просвета.

Покаявшаяся бесплодная блудница, зачавшая и родившая ребенка по молитвам святого, становится шлюхой и террористкой. Содомитов из церкви не выгоняют. Госсекретарь наконец становится папой, продолжает плести интриги и болеть за любимую футбольную команду. Но свести все это к психологическим играм уже не получится. Потому что бесплодная блудница зачала по молитвам святого. Потому что робкому и много пережившему неумехе являлась Пречистая Дева, сделав его проницательным и сильным. Потому что интриган на самом деле глубоко верит во Христа и чувствует Его присутствие.

Полная народа площадь Святого апостола Петра не означает мировое торжество христианства, наоборот. Это картина одиночества, малого стада, это собрание отверженных, униженных и оскорбленных. Именно сейчас, когда написала предыдущую фразу, подумала, что в этих фильмах есть эссенция и «Божественной комедии», и «Дон Кихота», и «Отверженных». Возможно, это и почувствовал Джон Малкович, некогда сыгравший Жавера.

Что касается кастинга и актерской игры, то тут просто праздник: от Джуда Лоу, давящего своей англосаксонской мастью окружающих средиземноморцев, до Сильвио Орландо, подлинной итальянской классики. Ну а средиземноморцы, в свою очередь, в лице актрисы с французским именем Сесиль де Франс, восхитительного Сильвио Орландо и Хавьера Камары с внешностью кисти Эль Греко, оплетают его как виноград и направляют его рост. Джеймс Кромвелл играет амбициозного, но благородного учителя папы, кардинала Спенсера. Это тип старого богослова энциклопедических знаний, свободного в мысли, но все же политика, и ради политики готового многим поступиться, хотя и до известных пределов. Джон Малкович показал образ архиепископа-эстета, между карьерой духового лица и частной жизнью отдающего предпочтение частной жизни, в которую входит и служение, и выяснение запутанных отношений со Христом (как с покойным братом). Он просто счастлив, что ему уже не нужно играть роль папы, на которую его выбрали почти случайно. Хавьер Камара создал образ архиерея-ребенка, у которого кроме церкви ничего нет, но именно поддержка церкви (а в ней Христа и Пречистой девы) превращает ребенка в рискового и опытного следователя. Кардинал Войелло в исполнении Сильвио Орландо предстает то нежным садистом, то влюбчивым стариком. Это вероятно самая яркая актерская работа в сериалах. Сестра Мери, воспитательница Пия Тринадцатого, которую создали неподражаемая Дайан Китон и милая Эллисон Кейт (сестра Мери в молодости) являет живой контраст хрупкой нежности и подлинной мощи, она весь фильм забрасывает волейбольный мяч точно в корзину, даже если этот мяч потом кого-то больно ударит. Все они вместе — Христово воинство, Христова церковь, в них вся история Христианства.

Сонм римских пап является утомленному и растерянному Ленни Беллардо – после этого явления новый папа решительно действует на свой страх и риск. Вернувшийся из комы Пий Тринадцатый объявляет крестовый поход против терроризма — спецслужбы в замешательстве. Священноначалие является деревенскому прохиндею Тонино Петоло, обличая его — судьба несчастного исчезает во мраке. Коварный замысел грозной толпы фанатов разрушается одним человеком, но этот человек папа. Здесь комикс становится фреской, а фреска начинает двигаться. Здесь возникает обратная перспектива кинематографа, здесь ретроградность озаряется красками новаторства.

Ленни Беллардо был послушным архиереем, но своенравный Пий Тринадцатый возник на ровном месте, ни один человек в курии не мог предположить такого развития событий. За очень короткое время папу выбирали два раза, но Пий Тринадцатый вернулся, и некоторое время в Ватикане царило нечто двухголовое, два папы, которые (о чудо) не подрались.

Паоло Соррентино смог подойти к парадоксам, не заостряя и не затушевывая их, нежно, как влюбленный пел бы серенаду возлюбленной, но только вместо серенады звучало едва ли не «Агни Парфене».

Это гимн волюнтаризму Христа, создающего великое из несуществующего и уничтожающего пережившее века.