ГОРЬКИЙ МЁД

В разворотах зависимости -

известно, что вся зависимость несправедлива -

есть ракурсы воли.

Книга разошлась на страницы, клеится-липнет чуть желтовато-закатно,

тяжёлым гелиотропом: зависимость.

Сказала: Христос есть свобода, любая зависимость и увлеченье - от лукавого, даже влюблённость -

а как не хочется, чтобы так было; и вот - удали из друзей,

а он всё равно на иконе. Он всё равно мёд.

Это соты зовут, это вечно гремит медогонка в терраске сырой,

да косые шары из прополиса в ветошке плотной покоятся.

Всеми лапами - там. Взвившись лентой пафоса злого безродья,

угаснув мелочной репликой.

Но пробуй, пока ещё можно, вкушай это:

вереск, дягиль, черноклен, гречиха, липа и горные травы.

Смотри как пчела многочисленно ходит скорбя, неся восхищённую горечь к губам,

а рот испугался укуса - боится рот доброе слово сказать,

рот вжат - вжаты рты спутников недолгих,

как редко встречаю большие чуть вытянутые рты, говорящие: мёд.

Глотай, и не надо воды на запивку, пусть нёбо прилипнет и слипнется,

чтобы горький язык оскудел,

чтобы плыло безмолвие липкое, и не уплывало, а сердце мягко так отяжелело,

как будто лоно с плодом.

Ешь и пей мёд - кожей, стопами и волосами, и южный розовый мёд - на лицо,

к сиянию радости.

Умыться и полететь на плчелиной слюде, вместе с этой - сонмами ходит - пчелою.

Свобода - это как улей открыть: пчела хорошо посмеётся над нашим смеянством,

над этим желанным расчеловечеиванием, настойчивой некрасотою.

Пчела помнит, как помнит и мёд, что красота была каплей прозрачной,

а теперь стала огромной машиной - так что во сне как в кино

мальчик увидел эту машину и назвал её пролеткульт: машина истребляет врагов.

Она иронична, она открывает слоистые смыслы, меняет их как слюда,

отчего от неё отпадают вдруг поражённые червем плоды - золотые безумцы,

а пчела похоронно гудит, отпевая не их - а счастливый когда-то их разум,

их бродячее я.

Свобода - Христос. И когда она есть,

то уже не убедить и не заставить выбрать то или это;

не надо наитий и слов и не надо видений и мифа,

ничего кроме мёда, который отчаянно тонко горчит,

угнетает и давит на сердце,

и верно нет разницы между мужским и женским устройством,

а беременны оба, и плод - этот медовый Христос,

золотыми глазами глядящий на всякого,

кто отведает горького мёда.

...Если было в рисунках словесных нечто лубочное, это прекрасно.

Это лишь листья рябины на полных сосудах, колышатся, пламени гроздья собрав,

ни следа мудрований, наскоро хохломы или гжели, ничего слишком.

...лишь сумерки мёда, горькие сумерки мёда,

и вечно один человек,

каждый один человек,

изолгавшийся до помутненья.

Хочешь мёду? Не хочет;

а ждать, чтоб в оскаленном рту появиась янтарная капля - до смерти.

Христос не таков, чтобы челюсти ложкой разжать,

как мать философия рот разжимает адепту.

Но начни с ничего. С умершей в холод осенний пчелы, с ложки мёда.

...и тебе ничего не казалось...