ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ В СОЧЕЛЬНИК

...пейзаж - целое и неделимое чувство:

надежда, отчаянье или любовь.

Разомкнутые квадраты, приросшие к памяти, с нею растущие,

как когда-то дитя, прорастающие до изысканных парковых метастаз,

до солярических и почти смертоносных ветвей,

до прорисовки цементного берега, как на иконах и в фильмах,

до лёгкого стука в виске, после которого освобождается снег,

а лететь так легко -

не идти, а лететь, между замазанных стен,

леденцовых светильников,

городской акварели - лелеемой как тошнота,

видеть внизу торфянистое русло: то полное, то ледяное,

вздрогнуть складкой назад, узнавая деревья и снег на деревьях,

радуясь невозвратимости, но принимая как уверение в будущем -

времени, а не в сомнительном завтра, которого может не быть,

не называть приоткрывшийся мир,

унижая его, своим маленьким детством.

Так о чём же стихи? О деревьях и бабочках снега?

О том ли, как корни вросли от непостижимого ужаса

в почву подвешенной жизни,

а земля безысходно вращается, с нею вращается солнце,

Юпитер играет пятнами - белым и красным,

а люди всё лучше на лица и всё бесталаннее сердцем,

даже близкий как смерть человек

истлевает от неполноценности собственной воли...

Но Христу-то какая земная печаль - и в пейзаже,

замершем где акварельный портрет,

прикорнувшем в окне человеке, руки сложены ветками,

ворохе тем новогодних -

тяжко ходит атласная кровь, наполняя телесные деки,

вдруг выходя, переполняя их, колками,

как вода из ушей бежит, всё окружает, и руки порой страшно видеть -

настолько в атласной крови и вине, непростительно винной,

так что снова пейзаж целокупен, и в этом виновен Христос.

...Он соединяет и поливает древо кенозиса.

Снова ёлки растут, на них распускаются розы,

по телевизору что-то покажут в твою новогоднюю ночь,

мой печальник, моя дорогая печаль.

Возвращаешься с искусственного свиданья, невидимкой тебя сопровождаю.

Розы в витринах склонили к нам лица бутонов,

добавляя пейзажу его утепляющий палевый пухлый мазок,

потерянный шарфик в шотландскую клетку,

добавляя довольство унынием - безнадёжно пунцового цвета.

Как тривиально и мило - но виной всему только Христос.

Его троекратной разомкнутости,

непобедимой витальности и бесполезной решимости

не отыскать объясненья.

Будто стук у дверей этот парк, этот милый гризайль,

будто снег у виска. Тишина. Остановка.

Нет, продолженье полёта.