УТРЕННИЙ ПЕЙЗАЖ

С БРАТЬЯМИ ТРАУГОТ

элегия

Чтобы только звенеть колокольчиком перед рассветом

над пустынной рыночной площадью в красках пастельных,

в линиях Траугот, в сатиновых алых сполохах зари

бестревожной...

а только когда паруса, и тогда...

...на колоколенке мреют часы-не-часы, а особенный херувим,

состоящий из шестерён и пружин, и огромного чуть желтоватого диска;

нет, из пары верёвок и языка - то рождение речи.

Дети сыплются вдруг, странными щеголеватыми купами, кто и во что,

сыплются щедро к причастью, родители их не догоняют,

хвать, он ушёл и кричит... а потом сам, взлетает в сиянии.

Вслед за ним вереницей весь опыт идёт земнородный -

из вязаных чистых старух,

из старух, ковыляющих трудно сквозь площадь,

из старух, провонявших котом,

из пронзительных стариков с изумрудными будто глазами,

стариков острожных и трепетных.

Как я люблю смотреть на них, больше, чем на детей.

Не налюбусь до слёз, целуя пышную пустоту возле кладбища осенью,

на этот разросшийся парк рококо, с этим шестиугольным фонтаном

(кто им форму нашёл, форма просто смешна),

с этими плиткой облепленными аллеями,
с этими поднятыми из подвалов иконами -

болезненными пятнами -

растущими на ярких расписанных заново стенах.

Как я люблю стариков, хоть да издали.

Дети и матери сыплются блоками. Неделя - и стонут бока от воды.

Десять лет - и вместо румяного сына поднимется криминал,

не ходи к бабке.

Но пока ещё тихо и хорошо.

Оба брата Траугот летят над утренним нашим районом,

мир под их крыльями преображается,

мир доверяет нашим глазам прекрасность рисунка.

(Я незавидный поэт, только, увы, настоящий -

в зеркале пятна да линии, да изумрудный с алмазными стразами след

прекрасной крохотной туфельки.

Настолько прокопчена рыцарской этой Европой,

что порой говорю на семи языках,

не зная ни одного - а зачем - я не в лепоту этой культурой прошита.

Впрочем, всё лишь навет. Это кладбище, эта рябина,

эти бледные розы из этой земли не уйдут).

Чтобы звенеть колокольчиком перед рассветом, чтобы угасла та чёрная немочь,

что заставляет расти и не видеть, как двое художников

разбросали по небу рисунки,

а Христос улыбается им и просит:

вы ещё кладбища не рисовали, там в храме сейчас литургия,

и деревья свечами ходят в незримых ваших руках.

...я танцую когда я рисую... молюсь...

Мне обещано в старых прекраснейших книгах,

мне обещано в Новом Завете,

что никто не отнимет от нас вдохновенье молитвы,

что не будет молитвы Христу подневольной,

с девяти до семи -

а будет всегда литургия,

будет служба -

и кисти все чистенько вымыть.