В строгом смысле слова я человек несоветский, но заставшая кое-что советское. Для меня СССР - не образ жизни, не эстетика и не некая волшебная страна. Я даже не могу сказать, хочу я туда или нет. Но кое-что я помню, это семидесятые с их изобильной (потянуло на красивости) вересковой тоской, сладкоголосыми ВИА и глухим, безнадежным, бессмысленным роком (скорее уж новой волной), который даже в закрытом городке, где родилась, звучал из окон летом. Потому и ассоциативная цепочка: магнитофоны, лето, Воскресенье и Машина (Машина чуть раньше). И не важно, какие магнитофоны. Важна именно эта румяная, вересковая, наркотическая по действию тоска. Здоровые молодые красивые люди таяли почти на глазах. Отчего, почему, как? Не худели, не спивались (хотя и пили), но часто болели (рак). И это было нечто гораздо более масштабное и сильное, чем многие взрослые впечатления. А мне было от пяти до семи лет. Как я поняла это? Не знаю. Любовь к вещам и жизнь взахлеб, свойственные рожденным в сороковые (все, кого знаю, витальные и меркантильные люди, но с долей гениальности) уступили место новой жертвенности. Непонятно, ради чего и во имя чего, но жертвенности, неотделимой от самой элементарной подонистости. Новые люди.