ИЛЬЯ ТЮРИН


ДОМ ИЛЬИ

2
Я сорвался... (не в духе был древний фетиш,
Проводник мой не вовремя запил),
Так срываются вспять с непогашенных крыш
Поколения бронзовых капель... 

Я сорвался, сорвав свое тело с моста,
В неожиданно ласковый хаос,
И предрек мне из «нет» направление в «да»
Фонаря указательный палец. 

1-3.03.1996

НАБРОСОК
стихи

МАРИНА КУДИМОВА
о поэзии
ИЛЬИ ТЮРИНА

Обратим внимание на то, что имя Божие поначалу снова табуировано — «священный старик», затем подменено нейтральным «Всевышний», затем, по-прежнему не называемое, сконтаминировано из атрибутов Бога-Отца (мотив Синая и скрижалей) и Бога-Сына («люби их до боли потом»). Причем, Бог-Любовь внешне противоречит гневному Богу, мечущему «угли», что, кстати, является прямой аллюзией на Книгу Исход: «Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась…» (Исх.19:18. Интонация приведенных отрывков явно восходит к записному богоборцу русской поэзии минувшего века — Владимиру Маяковскому, и только через него, опосредованно — к Бродскому, чья поэтическая генеалогия несомненно ведется от Маяковского. Юный Илья Тюрин защищается иронией, заимствованной у Бродского, от подростковых инвектив, которыми так обилен Маяковский, но за номинативными заменами прячется такая страсть и такое духовное напряжение, что ирония уже не помогает их завуалировать.