только вы ещё удерживаете этот мир, только для вас отражается и сияет небес сапфир, только вы ещё можете заставить понять меня, для чего до сих пор крутится эта земля на кончике Божьего пальца, точно послушный мяч, всё хорошо, поверь, всё это пройдет, ты только, прошу, не плачь, посмотри, время жатвы осыпает тебя золотой вечерней пыльцой, пока ты стоишь на крыльце трепетною свечой, укутывает в свадебный плащ сыплющегося зерна, и мешки только что состриженного с овец руна — десять, и двадцать, тридцать, ещё, ещё — кажутся тебе белым горем, чёрной бедой, о чём не расскажешь, а только смолчишь, о, не умрешь, просто — сгоришь.
*** ЗАПИСКИ РЕДАКТОРА
Стихи Екатерины Симоновой, собранные в книгу "Время" - для меня стали предметом к размышлению о том, что же происходит с русскоязычной словесностью - наблюдаю обратное вращение и выход на иной виток знакомой уже спирали. Стилизация, гобелены, картины. Этими словами можно описать стиль книги - но нужен ли поверхностный взгляд. Стихи "Времени", так страстно стремящиеся в средневековье (возможно, по чувству сходства с настоящим: не знаю, будет ли завтрашнее утро) - бегущие в прошлое, оставляют белые пятна будущего. Нечто - о чём потом скажу - меня раздражало, возмущало, вызывало желание просто сесть и переписать. Но это были только помехи при входе в новую атмосферу.
Поражала катастрофическая разница между отражением поэта в этих стихах и реальностью этих стихов. Для меня неорганичность, дисгармония автора и мира, созданного им - явилась подтверждением того, что передо мною - выдающееся из обычного поэтического потока явление. Это бывает в поэзии очень редко; муза предпочитает органику. Автор - эмоциональный, очень современный (судя по его кухне, привычкам и желаниям, выраженным в стихах). Мир, созданный им - неторопливый, строгий и скудный, как и должно быть в средневековье. Вспышкой возникает контраст, трепет, но какой-то жестокий железный трепет, вагнеровский, но если бы Вагнера исполняли в современной опере, в кроссовках и банданах. Тогда пришла мысль, что Симоновой создано не пресловутое "новое средневековье", о котором я постеснялась бы говорить сейчас - возвращение к символам и отношениям, значение которых полностью не принять и не понять. А нечто, идущее именно от понимания ограниченности современного человека, совершенно отличной от той, которая была в средневековье (а была ли она, ограниченность?).
Построение книги, распределение текстов в ней, приёмы - всё довольно ново, но и узнаваемо для читателя, знакомого с современными авторами. Этот, кстати, в выражении окружающей действительности опережающий столичный, стиль - почти выкипает через свой собственный край, он избыточен в надменном морозном эстетизме. Но создать его - уже большое движение, которого мне, признаться, не хватало. Далеко не всё принимаю в этой книге, и не желаю что-либо отдавать ей - должное - но это новости современного русского поэтического языка, это необходимый противовес инфантильной политизированной продукции (в которой, кстати, сложно найти как хорошее, так и плохое, как талантливое, так и бездарное). Это жирный рефлекс, данный сепией на все наши общественные акварели. Я убедилась в этом, читая эту книгу в аэропорту, и дома, потом - верстая её фрагменты для сайта.
кровь холодеет при взгляде на то, как холодеет оленья кровь. смерть — это, по сути дела, та же любовь,
взгляд не снизу вверх, но с вершины — вниз, обрывающийся, как самый последний дрожащий лист, отторгаемый деревом и землёй,
который снега сверкающая труха засыпает только затем, чтобы припудрить слегка перед тем, как его снова ветер возьмёт,
и в железной горсти сомнёт, и никогда не будет наоборот, пока розовеющий, как шиповника куст, восход
сменяет закат, отдающий дыханье торжественно, как Актеон, когда насквозь стрела пронзает его бока,
поэтому предсмертный стон животного так похож на человечий стон. ведь любой крик всегда порождает тоска
