без числа 

"Сестра и другие" Марка Кирданя - стихи, на мой глаз, идеально отображающие все тенденции поэзии десятых годов двадцать первого. Но ровно настолько, чтобы подчеркнуть личность автора и растущий из неё фантасмагорический мир. Стихотворческая тенденциозность (прежде всего в лексике и эпитетах) здесь тянет в свою сторону, личность - в свою. Получается разделение - я и время, я и они, составляющие время. Апологией "их" (в романтическом контексте - толпы, но тут романтический контекст с хорошей трещиной) является сестра. Сестра и другие. 


Ты в джинсах, в качелях, ты в даче, в качелях и в джинсах,
Ты вся вечереешь, ты веешь, в качелях и в джинсах,
Ах как бы тебя наименовать, и выдрать глаз твой. И себя отравить.
Бессмертная сестра, бесплодная сестра, сестра безжизненная. 


Это "бессмертная" и "безжизненная" по отношению к одному предмету употреблены настолько логично, что порой хочется протереть глаза: стихи ли я читаю? Если бессмертна, то уж конечно и человеческой жизни в ней нет. Но вот возникающее в середине "бесплодная" придаёт образу сестры (и толпы тоже) мучительную симпатию. Она, она одна во всём виновата. Потому что она одна есть, она одна реальна и она одна выражает как предмет всё, что намеревается сказать поэт. Она - как антистихотворение. Она прекрасна и пошла одновременно. Переживания красоты и пошлости увеличены во много раз. "Ты вечереешь, ты веешь, в качелях и джинсах" - вспоминается из текста Александра Васильева: "ты хороша как узор в прямоугольной бумаге". Это магнетический, завораживающий глаз образ, но он именно "хорош", он не вырастает до "прекрасного". Он как нарисован - "ты в джинсах, в качелях, ты в даче", он настолько реален, что разместился на обложке стихотворения (стихотворение как журнал - магазин, с английского) и теперь им можно пол помыть, и ему ничего не сделается. Он останется всё таким же привлекательным (бессмертным, безжизненным). Именно этот образ - который "хорош" - выражает основную идею стихотворчества наших десятых годов и времени: прекрасного не нужно. Нужно хорошее; нужно впечатление, а не качество. По сути, все стихи "Сестры и других" - о голоде на впечатления. 

Читать эти опусы довольно трудно. В них есть плотность, и очень высокая плотность, а плотность - противоположность загруженности текста. То есть, его длине, длине его строк и насыщенности информацией (какая может быть в поэтическом тексте; тут снова мысль о впечатлениях). Кирдань пишет убористо, скупо и строго. Но как человек десятых годов, стремится к универсальности. Потому эти стихи могут показаться оксюморонными - мол, что это он лепит, что в голову взбредёт. Отнюдь. Это поэзия умная, поэзия как инструмент, вдруг начинающий говорить.