ПИЩА С ЗЕМЛИ

Мать говорила о предках, о чем же еще
может мать говорить, дом покупая в деревне?
В те девяностые тяга к земле была сильной и многих сжигала
в этой самой земле.
Дочь была не как мать, дочь любила свой город.

То гони самогон, мать, чтобы рубку и газ оплатить,
то зек залез на чердак чтобы выпить тот самогон
и поджечь тот чердак.

А священники, а зрелые как помидоры
люди
жалели дочери городскую породу,
что мол, молока и картошки нормальных не ест.
И покупали в универсамах то молоко и картошку.
Двойственность парадоксально снимала отчаяние.

Однако вот дом и земля, и теплейший сентябрь,
и девочка лет тридцати босиком по картофельным грядкам,
и сжата пшеница, но снова морковь и редис приходят
из бальзамической черной и жирной земли.

Снова укроп и кинза, и помидоры ароматично на ветках висят,
и еще раз пришли огурцы, пора бы и свеклу копать.
И она босоного копает. Овощи моет и варит,
и режет, и маслом, на рынке в райцентре купленном,
и солью оттуда же, и перцем, мелко порезанным...
вот и салат.

Все это было не то чтоб открытие новой вселенной.
Еда на закате на воздухе
после возни с индюками и козами 
смотрится мило.
Хлеба бы свежего, чаю, да с медом!

В печке дозрели картофель, цуккини и патиссоны
на лодочках из кабачков, 
с луком, мелко порубленным, мягко припущенным, и чесноком.
Слоеное блюдо залито яйцом индюшачьим и кажется тортом.
Поели, она и ее молодой.

И с тех пор роженицей хватает себя
за навсегда заболевшее чрево.
Что ни будет с земли - то болезнь для нее и отрава.
Не смогла есть даров от земли.

Да и овощи редко поест,
рынок обходит всегда стороной, ей там не интересно.
Иногда, соглашаясь на несколько трудных часов,
приготовит салат. Парниковые овощи проще.

Но те овощи, то молоко, то деревенское мясо
смертью пахли и были как трупы на вкус.
Перед отъездом все пасту варила из помидоров.
Масла не было, так добавляла техническое,
будто уже не еда помидоры.
Земля порождает усталость.

Хорошо было чай пить на закате, вдвоем,
в теплом том сентябре,
и все свежее, только с земли,
и потом вместе вдруг в борозде.

Не для нее это все. И не нужно.
Снова священник про капусту свою говорит,
про здоровую пищу с земли,
про отраву на полках пятерки.

А вы ели с земли? Ну и как?
Переварено?
Вам повезло.
А она исключенье из правил,
и любой человек, относительно даже здоровый,
вправе избить ее или убить.

За шоколад, за картошку в картоне,
за перловку. И много за что.
За то, что не ходит на рынок и редко ест мясо.

Но все же она ела пищу с земли.
Она знает, что это такое. Она ей доверяла.
Она шла босоного меж грядок к закату.
А наутро, ей было шесть лет,
надевала большие сапоги,
идти на болота, взяла тетка матери
в лес за черникой.

Но земля ядовита. Она человека не любит.
Она терпит его, до конца свыше терпит его.

Только яблоки падали густо и плотно,
через пару деньков раскрывались от влаги,
будто печеные.
Их одних было жалко.
Столько яблок упало. Как напиталась земля.
Пусть поест. Так и надо. Ешь яблоко,
кто похоронен у яблони.

Сколько яблок! Но есть все равно невозможно.
Лишь смотреть, как редеет погруженный в грезы сад,
как падают яблоки, ночью и утром,
и желать все собрать, и руки не поднять,
чтобы взять падалицу.
Что же, плыви,
мое яблоко,
я к жениху за тобою.