Виктор IВАНIВ

ТЕТРАКНИЖИЕ ПЕНИЯ

Наталия Черных. Из писем заложника. – М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2012. – 56 с. – Книжный проект журнала «Воздух», вып. 59.

1.

Книга сложена из двух частей, как две неправильные половинки лица.

Первая часть, собственно, «Письма» – это большая поэма в четырех частях, повествующая о пост-мире, таком, который бывает после войны, убивающей всех без исключения – и 15-летних, не умеющих стрелять, и отряд полупьяных бродяг.

Человек – автор послания – находится за контрольно-пропускным пунктом, в концлагере, где есть свой храм, питание, одежда и даже расшитый топчан. Но контроль означает, что это место покинуть нельзя. Тогда как мир, где идет война, не начерчен на карте. Этот мир сквозной и прозрачный для снов, писем и Вести. Само место заключения и то, куда заложника могут выпустить и куда отправляются письма, – одинаково не имеют места, не существуют как живые. Единственное, что устанавливает связь и смену живых одежд на пустоте, поверх которых они наброшены, единственное подтверждение существования – это сами письма, полные любви, простительности, утешения. Связь, устанавливаемая словом между кажущимися приглаженными и эфемерными страхом, ужасом, мукой, сглаженными так, что голод кажется пищей, смерть – жизнью, правительство – правительством.

Спор о границах решили, оказывается, летом.

У Адриатики.

Стало известно лишь в сентябре.

Месяц едва начался,

а уж осенние страхи несутся, сбивая с ветвей

беспечные листья.

Листья все мы.

Уехать. Остаться. Вы будете долго болеть,

они не рожают, и далее. Здесь будет царство востока,

вас вырежут. Страшно.

Любовные послания человеку, за которого рассказчик отдал в залог себя, свой голос, неосязаемые внешние очертания вокруг, оказываются в мире post-mortem или его иллюзии сильнее времени, сильнее смерти, сильнее встречи. Однако само существование иллюзии намекает на то, что самое страшное может и не вдруг случиться и с вами.

Каждое послание говорит от имени времени года – так проходит Зима, Весна, Лето, Осень. Цена этого года – в прозрачной оболочке несуществования, цена превозмогающих страх писем, звучащая в них вера, – автор послания и его адресат остаются живы. Настолько, что им не нужна уже встреча:

А я срослась с этой почвой и стенами. И потому

полноправная часть:

я эта страна,

как раньше была частью твоей,

я теперь ты.

Страхи несутся наперегонки. Сеть иногда барахлит.

Осень лишь началась. Но прозрачна почти что до дна.

Забудь

Все четыре письма готовы.

Что мне: проклясть тебя или любить,

глупо спрашивать. Оба мы живы,

так что забудь обо мне.

Так обо мне вспоминай.

Осень приходит не с тем, чтобы хоронить пьяную ватагу бродяг, не с тем, чтобы принести освобождение, – но чтобы дать ощущение – стен и крыши может не быть, может не быть и самого взгляда влево или вправо, может не быть календаря, может не быть глобуса, и может существовать прекрасное исчезновение, которое сохранит жизнь всем.

И мастерство автора в том, чтобы создать такое слово, которое проницает все слои страшной иллюзии, накрывает их волшебным покровом милосердия, превосходит все злое, неприхотливо, но упрямо и верно сохраняет равенство любви и жизни.

2.

Вторая часть книги «Лето в Отрадном» – это вновь годичное тетракнижие. Автор называет свой стих тропарным, что не мешает ему укладываться в сложный греческий размер: иногда пятнадцати, иногдашестнадцатисложник. Отрадное здесь – и «плохо рассказанный рай», и заснеженный сад, и монастырь. Но голос вновь звучит не из особой кельи, не с парковой аллеи, не из природы, а словно бы из ниоткуда. Это голос невидимого присутствия – которое возможно только при самом полном отречении от себя, – тогда живыми становятся и снежные девы, и невидимые духи, зажигаются огни и светильники, весна разбивает смертные оковы, лето полно телесным и кажущимся съедобным теплом сада, легких одежд и осенней тоской звонков, отдающихся в памяти, и последним напряжением чувств.

Коротко лето земное; и в преполовеньи его,

в вечер тихий простой тишины

несовместимость желаний с пространством

нежнее и острее.

Слышала я, что новая жизнь одна. Отчего

она так раскидиста и разновидна,

что их кажется несколько, жизней.

Ты спишь, скрытый листвою. Реки у ног твоих.

Ручьи у твоих висков, а вся земля будто простыня.

Вестник новой жизни – сон. Тревожный или счастливый.

Ах, как ты там, вот и голос твой, в преддверии

новой судьбы.

Последняя, осенняя, четвертая часть этого ANNO DOMINI знаменуется схождением четырех всадников – в образе последних месяцев года – над парком лип – деревьев смерти, умирающих от инея ветвей, в саване ледяного воздуха и бледности земли под конскими копытами. Последний, Белый всадник, медлит, но спешивается и уходит в свой дом. Этот дом, светелка, одинокое окно на солнечный мир – символ смирения и ухода времени, утверждающий землю под ногами, несущий весть о новой жизни, об утешении отчаявшихся.

Завершенье пугает. Но чудная лёгкость растёт,

и боль утихает.

Снег идёт как сквозь прутья плетёные.

Образы милого дома яснее и ближе,

их будто бы не различить. Но вот, они рядом,

и стало теплее.

Всадник спешился. Вот небольшой дом его,

в котором, быть может,

всё то, чего искренне жаждал и ждал.

Книгу Наталии Черных лучше читать, не отрываясь – чтобы слова сами зазвучали в тебе и открыли окно для дыхания, сломали ключи от прошлого, прошли чередой воспоминаний и страстей. И голос автора проведет вас за два часа через два года, в которые уместится вся Вселенная.