Из "Основ искусства святости" Еп. Варнавы (Беляева).

Том 2, "Душевный человек в борьбе со страстями".

О гневе и злопамятстве.

Ну не любил он графа Толстого. Ну знал он беллетристику того времени так, что по этой книжке экзамены сдавать можно по этой самой беллетристике. Сейчас только отчасти можно понять, ЧТО за вещь (!) был Лев Толстой для конца двадцатого века в России. "Смерти Толстого и Комиссаржевской", - напишет в предисловии к "Возмездию" Блок.

"

Злопамятность

Продолжу цитату из аввы Дорофея, в которой он сравнивает гнев с огнем и углями.

«Как горящее уголье, – говорит он, – когда оно угаснет и будет собрано, может лежать несколько лет без повреждения, и даже, если кто польет его водою, оно не подвергается гниению, так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей »⁵²⁷

Под последним святой отец разумеет великие подвиги – сердечные воздыхания к Богу и телесные труды до пределов возможного, но более всего молитву от всего сердца о своих врагах: Боже, помоги брату моему и мне, ради молитв его.

«Таким образом человек и молится за брата своего, – а это есть знак сострадания и любви, – и смиряется, прося себе помощи, ради молитв его. А где сострадание, любовь и смирение, что может там успеть раздражительность, или злопамятность, или другая страсть?»⁵²⁸

В качестве иллюстрации много можно почерпнуть материала из письма знаменитого «непротивленца» графа Льва Толстого к графине А. А. Толстой от 1862 года, августа месяца. Письмо вызвано тем обстоятельством, что в его отсутствие был произведен обыск в Ясной Поляне. И вот граф пишет:

«...Дела этого оставить никак не хочу и не могу. Вся моя деятельность, в которой я нашел счастье и успокоение, испорчена... Народ смотрит на меня уж не как на честного человека, мнение которого я заслуживал годами, а как на преступника, поджигателя или делателя фальшивой монеты, который только по плутоватости увернулся.

– Что, брат? Попался? Будет тебе толковать нам о честности, справедливости, – самого чуть не заковали. О помещиках – что и говорить: это стон восторга. Напишите мне, пожалуйста, поскорей... как мне написать и как передать письмо Государю. Выхода мне нет другого, как получить такое же гласное удовлетворение, как и оскорбление (поправить дело уже невозможно), или экспатриироваться, на что я твердо решился... Я и прятаться не стану, а громко объявлю, что продаю имение, чтобы уехать из России, где нельзя узнать минутой вперед, что тебя ожидает.

Я часто говорю себе – какое огромное счастье, что меня не было дома: ежели бы я был, то теперь наверно бы уже судился, как убийца...»⁵²⁹

Трудно представить, чтобы можно было втиснуть в пространство маленького почтового листка еще больший букет «цветов зла». "