Музыка материальна, она подвержена слуху. Слух неверен, и в этой неверности кроется прелесть любви человека к звукам. Но когда звук выходит из себя, когда ему надоедает выполнять определённую ему человеком задачу, он становится невыносим. Тогда человек, люди, снова начинают искать для звука задачу, которой его безумие соответствовало бы. А звук живёт, как ему вздумается, как гениальный актёр, и несколько звуков - как гениальная труппа, и человеческая мелкая любовь для них ни тепла, ни холодна. Тем более – прекрасная морда при скверной игре, когда звук и не собирается учитывать задачи, поставленные ему человеком. Надо быть взбесившейся овцой среди музыкантов, чтобы это понять и всё же любить звук. Расстановка намеренно антигуманистическая: в том, в чём я живу, больше человека - всё, и уж тем более звук. Именно звук, голос, вопль, моление.
