Рита пила из большой чашки слабый зелёный чай с лимоном. Чашка, в поллитра, уже однажды опустела, и в неё снова налили прохладного зелёного чаю. Если бы рядом стояли бутерброды с маслом, колбасой и сыром, она бы их ела и не земечала бы, сколько съела. А так – пьёт слабый чай. Напиток Рита готовила сама. Заваривала в стакане ситечко, некрепко, выжимала дольку лимона и наливала в бутылку с питьевой водой, два литра. Удивительно, как порой у человека проявляется волнение. Да какое волнение: истерика, сильнейшая истерика с электрической слабостью в пальцах, локтях и коленях. А ну и пусть, надо будет Макса на коньяк раскрутить. Пьёт ведь, скотина, она чувствует.
Рита шлифовала стыки фрагментов видео и писала титры. Работа самая неприятная, хотя как сказать, но Толик физически всё не успевает. А ей было интересно, что и кто в фильме. Шлифовала и смотрела, и постепенно пришла в то самое состояние, в котором теперь находится. Как вшей ловить. На вшей походили и максовы мысли, возникавшие по касательной к видеоматериалу. Образы-метафоры: ясные, точные, почти злые. Она так и сказала в экран:
- Злые мысли.
Ну, например, о девочках с рюкзачками. О тусовщицах, вышедших замуж и ходящих на работу. Работа – утром, тусовка – вечером. Где это: изменить себя, изменить жизнь? Не было этого, а была любовь втроём. Без ощущения, что это запретно. Может, они тогда-то и были счастливы, хоть втроём, хоть как. Хотя они, тусовщицы эти, конечно страдали от личной неприкаянности. Они все - с трудными судьбами, все любящие и борющиеся за то, чтобы всем было хорошо, и чтобы мир улыбался. Все, все, все. А мужички, намазанные как масло на хлеб, на желание нормальной жизни? С мечтами об адекватности и мирном семейном круге, катастрофически ни к чему подобному не способные? И всё же заполучившие без труда, но с элементом продажи доставшийся, комфорт? Не их ли дети поднимутся как гвозди из половицы, чтобы, наконец, планета осуществила тайную мысль их отцов: пусть всё рухнет, скатится в тартарары. И скатится, и всё рухнет, потому что мотив - ущербность и ненависть. А когда катастрофа начнётся... Впрочем, они все - трусы, и Макс - трус.
- Да что ж у вас там такое творилось-то?
Видео ни о какой идее не говорило, там были только люди, мягкие и привязчивые, живущие бесхитростно и покорные как овцы. Но там, на видео, всё было не то, что помнила она, и не те, кого она знала когда-то. Там не было людей в косухах, пьющих и засыпающих под столами, образцово-показательных в своём маленьком беспределе. И она сама отчасти такая же, именно отчасти, потому что не принимает, не любит того пивного и концертного прошлого. Но на видео - всё не так, хотя там тоже есть пиво.
- Всё не так. И что я озлобилась, на кого? На Квадрата? На Зайку? Или там на Фрау, старшую из трёх? На Катерину третью? Они же все - сильные люди. Катька вытащила свою дочь в жизнь, хотя у той при рождении началась сильнейшая кожаная инфекция. Ника работает монтажником по рекламе, всё равно что альпинист. Герои!
Рита налила ещё чашку чая из бутылки и увеличила титры, поменяв цвет. Написала Толику в личку, прицепив скриншот: не белый, а циан. Толик ответил: хорошо. Всё-таки она очень похожа на свою кошку Тигру. Тигра понимает, что с ней на её языке никто разговаривать не станет, и потому лезет под ноги всем, чтобы хоть мя получилось. И Макс неоднократно говорил, почти криком: ты опять на те же грабли наступила, ты тупая. А она отвечала: к тому, что считают тупой, притерпелась. Как его это "притерпелось" выводило из себя. Теперь она так не говорит. И уже поняла, что это врождённое качество - любой результат истолковывать в свою пользу. Она умеет. Макс - нет. Но может найти пользу для ситуации в целом. Значит, не для себя одного.
И тут раздался осторожный вежливый телефонный звонок на мобилу. Номер неизвестный, но Рита ответила. На той стороне - приятный, довольно высокий и какой-то кудрявый мужской голос:
- Добрый день. Рита? Я Руслан Зарайский.
Вот как. Кто это такой, Рита знала от Макса.
- Так вам Макс нужен? Он на работе.
- Нет, Рита, я именно с вами хотел бы повидаться и поговорить.
- Телефон от Толика узнали?
Пауза. Странная пауза, в которой Рита увидела, что что-то с Толиком произошло. Или совсем рядом с ним.
- Нет. От... Иннокентия.
Врёт, конечно. Макс предупреждал, что Руслан врёт всё время, у него такая болезнь, и с ней надо мириться, если уж судьба свела с Русланом. Но дай-ка она проверит одну свою мысль, просто спросит, ничего в виду особенного не имея:
- Так вы говорите, Марина телефон дала? Плохо слышно.
Слышно было действительно не важнецки. А Руслан на той стороне обмяк. Как будто вдруг ему захотелось оправдаться.
- Что ж вы так? Да, Марина. Но я её случайно встретил. А у Кеши был. И предлагаю вам переговорить у него.
- Так что ж Максу не позвоните?
Снова пауза. Холодная, искренняя.
- Пока не могу. Пока не время.
Он и сейчас его боится. Стороной обходит.
Макс на сообщение: Руслан объявился и просит встречи ответил просто: давай, договорись, поддержу. Алексу они оба написали почти одновременно, а тот едва не обрадовался и даже ответил игриво Максу: у меня утром как раз руки чесались.
Но всё повернулось совсем неожиданной стороной.
Войдя в Кешину хрущевку, вполне чистую для одинокого и пьющего мужчины выше средних лет, Рита уловила тонкий, но отчётливый больничный запах. Это был не спирт, останки вчерашней выпивки, не салициловая кислота или тальк, а что-то в запахе самого человека, достигавшего даже прихожей, хотя и крохотной. Кеша лежал на кухонном диванчике, свежий, после душа, глаза закрыты. Спит или не спит? Руслан раскладывал на столике коробки с пищей: пицца, салат, мороженое. И красивый пакет дорогого кофе.
- Кеша, вот Гватемала. Гватемальский кофе, Кеша. Ты сделаешь нам кофе?
Иннокентий открыл глаза.
- Сделаю. Сейчас встану.
На стол с едой даже не взглянул. А на столе стояла бутылка виски. Купленного явно не в отечественном супермаркете. И не в дьюти-фри. Возможно, Кеша услышал знакомый звук стекла. Вытянув шею, взглянул на стол. На Руслана, мало изменившегося, потом - на бутылку виски. Руслан взгляд заметил.
- Из Дублина.
В интонации Руслана нечаянно всплыла нежность. Не к Дублину. Рита вдруг поняла, что ему хотелось увидеть Москву, но он и боится её. Увидеть, нюхнуть воздух и снова убежать к себе, на историческую родину. Но всё же нюхнуть. Увидеть. Коснуться. Вот ведь несчастье с человеком.
- Вижу, что не из Стокмана. Ты её в жопе вёз?
Руслан вздрогнул. А Кеша сел на диванчике. И только тут Рита увидела, как он похудел за несколько дней после похорон отца Ефрема. В этом осевшем воздушным шаром, сдувшемся теле вдруг проступило глубокое изящество и даже грациозность. Слова исчезли, Рита опустилась на диванчик в ногах у Кеши.
- Рита, выпьете виски? - спросил Руслан. А сам провёл последний, третий стакан над газом. Виски надо пить из тёплой посуды.
- Выпью.
Иннокентий взял со стола пакет кофе, внимательно прочитал, что на нём написано и вдруг сказал:
- Всё равно ацетоном пахнуть будет. Куда без ацетона в кофейной индустрии.
Но встал и пошёл к шкафу – ноги заметно были слабые.
Руслан, наконец, налил виски в стаканы, а Кеша нашёл не только турку, но и сушёный имбирь. Потом вдруг передумал.
- У меня же есть корень имбиря! Будете кофе с имбирём?
И достал из холодильника растительного человечка в ладонь размером.
- Кеша, ты хоть это, возьми - поправься... И шоколад бельгийский...
Руслан видимо волновался. Рита представляла его совсем не таким. Маленький он какой-то, детский. Смешной.
Кеша выпил виски и шоколадку съел. Как водку с огурцом. Рита, как и Руслан, держала стакан с виски, сохраняя руками тепло. Отпила полглотка, даже не глоток.
- Так о чём вы хотели поговорить?
Очень темноволосая, даже седину видно, три волоска, как у него когда-то. Кожа на лице как молоко, даже бугорки-прыщики не заметны, потому что сияет. Фигура не худая, но длинноногая, складная. По глазам, по жестам - решительная. Руслан не любил решительности в женщинах. А Рита, судя по всему Максу пара абсолютная. Так и хочется ей сказать: ты разрушаешь мой мир. Ну вот как теперь ей объяснить, в чём дело, чтобы он не казался себе нищим, циничным и пошлым? Он - нищим, и здесь, в этой русской помойке? С невозвратно гаснущим будущим, про которое ему всё рассказал его ученик – политтехнолог?
Руслан вспыхнул.
- Полагаю, догадываетесь, о чём. У меня есть песня по мотивам дневника Алины. Песня получила некий местный приз, который помог мне выйти на круг продюсеров, весьма заинтересованных проектом "Алина". Я так назвал этот проект.
Макс говорил когда-то, что Руслан обязательно что-нибудь замутит.
- И что вы им сказали, продюсерам?
Руслан вспыхнул снова. Эта баба ведёт себя так нагло потому, что просто не представляет, в каком слое Руслан оказался, и какие у этого слоя возможности. Да, там ненавидят русских, но такого рода материал очень нужен. Он даст представление об интернациональной героине из Москвы, вышедшей за пределы нации и идеологии, а это ценно.
- Что жизнь Алины - это протест против государственного строя и тех изменений, которые ввёл этот строй, чтобы себя сохранить и до сего дня. Её дневник - исповедь зрелого, нашедшего себя человека, не побоявшегося поставить над собой смертельный эксперимент. Алина не только показала, что значит абсолютная свобода в рамках тоталитарного идиотического режима может быть достигнута, но и смогла дать понятие о свободе тем, кто рядом с ней. Протест Алины - самый действенный. Это тихий протест, в который поверят многие и многие люди, потому что имя Алины не использовала пропаганда, её не снимали конъюнктурщики, о ней не писали газеты. И теперь есть возможность показать, что Алина - замечательная, сильная личность, великая женщина. Как, скажем, Ульрика Майнхофф. Только Алина выбрала метод более гуманный, настоящий либеральный метод.
Рита удивилась своему спокойствию. Кажется, её такие слова должны были бы взбесить, а она слушает. Хотя - зачем возмущаться?
- У вас же есть её дневники, делайте с ними, что хотите.
Руслан просто, почти по-детски вздохнул.
- Вы не понимаете, какие они дотошные. Им нужно свидетельство, что публикация разрешена наследниками. Или наследником.
- Да охренел ты, Руслан, - сказал Кеша. Во внезапной изумлённой паузе расставил чашки и налил в них кофе.
- Кеша, тебе-то что не нравится? Ты же газетчик, хоть и в прошлом.
- Всё не нравится, - Кеша сел. А потом облокотился о подоконник и сполз вниз по диванчику, почти лёг. - У неё ноги были грязные, и лицо такое, что твой продюсер ни за что его не покажет. Ты хоть помнишь, как вы с Максом приходили к ней, в последний месяц? Что это было? А ты - Ульрика Майнхофф.
- Вот ведь, так и знал, что встречу эту прежнюю тупость.
- Ну так забирай свои объедки, и катись отсюда.
Кеша снова лёг и закрыл глаза. И говорить-то ему трудно. Рита вдруг, будто захотела помочь Кеше подняться, протянула руку.
- Да что ты...
- Нехорошо мне, - просто ответил он. - Руслан, тебе точно к Максу надо. И к Алексу. Они уже почти записали диск с Алиной, я тоже участвовал, даже читал что-то.
И потом, через паузу:
- А до тебя так и не дошло, что тебе дали копии, которые Зина от руки переписала?
Руслан довольно резко поднялся, залпом допил виски и пошёл к сушке: взять тарелки, чтобы разложить пиццу.
- Дошло. А какая мне разница?
- Вот блин, наш человек.
Мобильник Руслана подал признаки жизни.
- Алло?
До Риты долетели нотки знакомого голоса: что твой генеральный секретарь. Макс. Она даже немного ждала, что он сам позвонит Руслану.
- Привет! Ну что, заинтересованное лицо, приглашаю на репетицию к Глухому.
Руслан поднял подбородок, словно готовился к бою. Небольшая круглая рудная клетка выгнулась парусом. А он, мятежный, просит бури.
- Алекс будет?
- Мы все будем. Хороший диск получается. У тебя фендер с собой?
А это уже засада. Не взял он в Москву свой белый фендер.
- Ничего, у Алекса – белый стратакастер.
- Ну и пусть на нём играет.
Всё равно они все – умница Макс, звёздный Алекс – тупицы. Ограниченные люди. Не в фендере дело. Однако что дело не в фендере, надо было объяснять самому Руслану, но он боялся. У него давно под ногами всё ходило ходуном.
Договорились о времени и месте.
А Иннокентий лежал, закрыв глаза, и будто что-то слушал. Не спал, а именно слушал. Когда разговор окончился, поднял голову:
- Едете? Когда? К Глухому?
Руслан плеснул в стакан виски, сел возле Кеши.
- На вот. Надо ждать, пока не решили. Через час, сказал, позвонит. Ты бы поел.
- Поем. Поем твоих объедков в картоне.
Кеша на самом деле любил фастфуд, особенно Фрайдиз. Но и в Макдональдсе бывал часто. А ещё есть Бургер Кинг. Там пища жирнее, а по деньгам – то же, что и в Макдональдсе. Так что объедки – ласковое слово. И пиццу Кеша любил. Но вот незадача – во рту собралась коварная горечь, и еда просто не шла внутрь. Хотя есть очень хотелось, а запахи еды вызывали во всём существе Кеши громкое бурление жизни. Например, трвянисто-сырой запах виски, с нотой молока. Или шоколад, горький. Но с инжиром. Инжир он очень любит. Или, наконец, пицца с салями.
- Ношпа, - сказал Кеша, глядя на пиццу, - в ящичке под столом. Руслик, достань мне ношпу.
- Там только дротаверин, - сказал Руслик. В ящике были и старые луеровские шприцы.
- Ну да, ношпа, - согласился Кеша и выпил две таблетки.
…Всё так же, как было тогда. Болезни, угасание, какая-то особенная и мало описуемая неряшливость во всём. Родина. Он на родине, вот ведь что. Руслан едва не плакал. Ему было мерзко, стыдно и унизительно. А забыть, что прожил здесь тридцать лет, не мог. Не мог!
- Руслан, а перестройка-бэби - это ведь про нас. Про тех, кто ломанулся как черепаха из анекдота, и до сих пор ломится, ничего не понимая вокруг. Я вот что подумал…
Иннокентий зашёлся каким-то странным кашлем, будто слюной поперхнулся или кто ему горло сдавил.
- Мы очень культурны и абсолютно не цивилизованы. Это я к чему. Есть такой социолог Генри Белл. Впрочем, не только он описывает антагонизм культуры и цивилизации. Мне как метафора понравилось. Мы очень культурны, но не цивилизованы. Но нам цивилизация и не нужна, мы ломанулись, и это наше самое большое достижение. А настоящие перестройка-бэби – как раз те, кто родился в восемьдесят пятом – восемьдесят восьмом. Вот они нам покажут кузькину мать. Я по сыну вижу. И по Мите. Они ужасно цивилизованные и потому все врождённые демагоги. Я знал одного, он почти мой ровесник. Лучшего демагога я не встречал. Он блестящий, тонкий и даже цивилизованный. Но Митя уел его одной своей тупой фразой. А какая здесь метафора. Если не родился в районе колокола Святого Иоанна, ты не кокни. Если не родился демагогом, сколько не демагогируй, ты не он. Так вот, настоящие перестройка-бэби – это наши дети. А мы только подготовка, опытный материал. Они не любят культуру и её боятся, все. Потому что понимают, как опасна для цивилизации культура. Культура строится на понятии жертвы. Возделывание, удобрение, уход. А какой уход в цивилизации? Только за собственным лицом и телом. И никакого внутреннего мира. Зачем им внутренний мир, когда и так вокруг не всё хорошо? Но они считают стильным и правильным писать стихи, музыку, рисовать, делать инсталляции. Это поднимает их в рейтинге цивилизации. По-твоему – антигуманно? В высшей степени гуманно, потому что все их действия: отказ от религии, мистики, любого понятия о внутреннем мире – имеют в виду только одно. Чтобы не было лишних переживаний. А это гуманно. Эвтаназия гуманна, потому что не надо отвечать за свою жизнь. Сексуальные извращения гуманны, потому что смысл секса исчерпан. Бездуховность гуманна, потому что религия мешает техническому прогрессу и, значит, поиску новых лекарств и гаджетов. Но я сам атеист. Однако послушав Митю, едва не был перевербован господом богом в его лагерь. Руслан, я не против такого взгляда на мир. Но мне в таком мире места нет. Вот что.
Час как-то сам собой прошёл. Бутылка уходила медленно, всего половина. Рита, внезапно утомившись, калачиком легла на ноги Кеши и задремала. А Кеша всё говорил и говорил, а Руслан слушал, как когда-то. Концепция крохотного существа, на которого давит большой бог, существа, к нуждам и чувствам которого мироздание равнодушно. Если отстраниться, ничего более бредового придумать нельзя. Но ведь он и сам так считает.
Позвонил сам Глухой. Вежливо пригласил.
- Ну, дверь ты легко найдёшь. Там «опорный пункт» написано. Моя – следующая, и в подвал. Я там буду. Мы все там будем.
Кеша поднялся с трудом. Виски пить не стал, только рукой махнул. Шёл тяжело. Рита всё порывалась его обнять-поддержать, но не получилось. Руслан выпил шипучку и, волнуясь, пошёл готовить машину. Машина была взята у знакомых, так что было бы нехорошо попасться гаишникам нетрезвым. Кеша с Ритой сели на заднее сидение.
Как и предчувствовал Руслан, при въезде на мост оказалась пробка. Встали, в машине немного душно. Рита мирно клевала носом, а вот Кеша разволновался.
- Я выйду. Я знаю - куда. Пешком дойду.
- Гена, да сиди ты. Осталось-то пять минут.
- Руслик, в Москве пробки по три часа бывают. А ты – пять минут.
- Ну, через полчаса приедем. Девушку лучше обними.
- Ритуля пусть спит. А я выйду.
- Не бузи.
И вдруг:
- Да останови ты, я выйду. Тошно мне.
Внезапно дорога открылась. Руслан дал газ, затем переменил передачу, прислушиваясь. Иннокентий как-то странно сопел, всхлипывая, ругаясь. Неужели так сильно пьян? Непохоже. И однако. Но Руслан был за рулём.
- Господи!
Рита почувствовала, что по ногам что-то течёт. Кеша сползал с её плеча куда-то вниз, колени уже под сиденьем, но из последних сил одной рукой старался удержать тело, а другой зажимал рот.
- Руслан, останови, Кеше плохо…
Но Руслан дал газ.
- Пять минут, вот эта улица.
Подъехали, припарковались. Кеша без сознания. Рита выбралась кое-как в другую дверь. Позвала Макса и Алекса. А Руслан всё кружил возле Кеши, будто не верил, что случилось что-то серьёзное. То голову Кеше приподнимет, то снова положит. Он и не знал, как в таких случаях поступать: класть голову выше ног или нет.
Кеша очнулся ненадолго, услышав голоса. Оттолкнул Руслана, попытался подняться. И мягко выкатился на асфальт, на руки Алекса. Уложив Кешу, Алекс распрямился. Полный, отдуловатое лицо. Переглянулся с Максом. И вдруг засветил Руслану в глаз. Потом – ещё.
- Ого, чувачок, - Глухой уже вызвал скорую. Он был по-видимому спокоен, но какое уж тут спокойствие. – Знакомое дело. У Кеши хоть живот не раздуло. У Дядьки Коли живот был как у беременного. Ну, бог даст, обойдётся.
Скорая приехала – полный весёлый еврейчик с мягкими большими руками и худющий рыжий студент. Что-то померили, что-то вкололи. Макс попросил:
- Руслан, поезжай с ним. Чтобы хоть кто-то.
У Руслана под глазом светился сочный бланш.
- Вай, вам бы лёд приложить к вашему оку, - засуетился врач.
Установили носилки.
- Включи сирену, - попросил врач водителя, - нам в реанимацию.
Добавил, обернувшись к студенту, висевшему над Кешей и державшему капельницу.
- Можем успеть.
У Руслана внутри похолодело. А машина, ревя, лавировала, будто исполняла ритуальный танец.
А потом было что-то совсем непонятное. Руслан сидел и ждал, когда Кешу приведут в сознание, прижимал лёд к скулам, это было противно, потому что пакет со льдом был мокрый. В Дании или где там было бы всё совсем по-другому, не так скоротечно. В Христании Руслан видел разных людей, видел, как умирали. Но тут - будто саомго подрезали, как в фильме о бандитах советского времени. И вот он сидит со льдом, тихий, как мальчик, ждёт совершенно чужого человека и... ни о чём не думает. Думать вредно. Но какая же крепкая связь, какая ужасно крепкая связь, какие морские узлы. Надо их разрубать. Или не надо.
Затем сама собою вспомнилась комфортная квартирка с низковытым потолком, где сейчас должно быть спит или рисует его молодая подруга - его квартирка. Без стенок, как у Кеши и Макса с Зиной, с перегородками: кухня, студия. Везде светло, кондционер и очиститель воздуха. Подруга аллергик, но почти никому про аллергию не рассказывает. Когда купили очиститель воздуха, завели британского кота Шеро. Подруга его очень любит и играет с ним. Там хорошо, где она сейчас, там плотный утробный мир, где свежее молоко можно купить в семь утра, в восемь дать пару уроков и спать до вечера, когда и начинается настоящая жизнь. А здесь...
Он точно знал это лицо и не хотел себе признаваться, что это именно она. Подозревал, что она вот так и бродит от человека к человеку, заглядывает в лицо, спрашивает осевшим тихим голоском, непонятно что спрашивает, и потом уходит. В тот день Руслан шёл по Арбату с Машей Володиной, уже довольно известной певицей. Одна из песен Маши начиналась так: "Мама, в этой стране пожирают своих детей". Руслан прочил ей великое будущее и знакомил со всеми, кого знал сам. Но знал он не многих. Маша, наоборот, как оказалось потом, знала довольно многих, но Руслана ни с кем не знакомила. Руслан так и не узнал, что через месяц после того, как он уехал, Маша с басистом выступили на концерте перед самим Мамоновым. Но всё равно у неё что-то не сложилось. А теперь Маша пишет ему в фейсбуке: рокер, настоящий музыкант, твоя судьба - музыка. И метит все его фото. Так вот, день был жаркий, пили пиво. У Бисквита Кеша в окружении девиц что-то вещал. Девицы посторонились, когда Руслан с Машей подошли. С Кешей поздоровались тепло. Тогда по Арбату ходила просто волна взаимной приязни. Обнялись.
- Морда любимская, - поцеловал Машу поэт.
Сказал девицам:
- А вот чувак, который написал песню про гепарда.
В этом месяце песня про гепарда пелась на Арбате круглосуточно. Даже Алекс со своей "Сансарой" не был так популярен. Девицы заволновались и стали просить песню. Гитара у Маши была. Руслан, чувствуя себя на коне, сделал красивый жест:
- А вот гениальная Маша Володина. Пишет самые крутые песни. Надеюсь, она тоже споёт...
И всё бы хорошо, но на подоконнике сидела темноволосая герла, на которую Руслан бы и внимания не обратил. Но внезапно, едва не ему под локоть, влетела Аська, оттолкнула его, толкнула Машу и метнулась к этой самой герле. А та была словно выключена из всего происходящего. То поднимает руку и плавуче проведёт ею перед собой. То попробует сползти с подоконника, но не решается и снова поднимает руку.
- Алина! Домой. Сейчас домой едем, сейчас.
Атмосфера мгновенно переменилась. Девчонки конечно продолжали просить песню, но как-то кисловато. Аська, в её военторговских траяпочках, эта герла, кое-как прикрытая цветастым ситцем, да она ещё и на ногах-то не стоит. Как это нищенски, как убого. Герла поднялась навстречу Аське, но тут же села на землю. Потом легла.
- Очень кружится голова.
Руслан расслышал эти слова интуитивно. Но он уже не мог не смотреть в это чудовищное лицо. Однажды он ждал подругу у подъезда. Рядом с ним на лавке сидел толстый дворовый котище вполне флегматичного вида. Подошла старушенция с пудельком. Вдруг этот пуделёк встал на задние лапы и потянулся к коту, задышав порывисто. Он бы прыгнул на лавку, если бы старушенция не поймала его. Так и стоял на задних лапах, смотря на кота. Руслан вспомнил глаза этого пуделька. Вот такие же были у той герлы.
- Нет, - сказал старушенция, как бы обращаясь к Руслану, - Мы не будем драться. Мы только посмотреть подошли, что ж это за объект такой ненавистный.
- Алина, вставай, идём, идём...
Аська сама опустилась рядом, обняла лежащую. Девчонки посматривали с беспокойством; песни - потом. Алина, наконец встала, сама, без Аськиной помощи. Обернулась и посмотрела на Руслана. И Руслан посмотрел на неё. У Алины было красивое лицо с правильными, спокойными чертами. Но в этом лице уже застыло не то жалкое, не то жалостливое выражение. Будто её только что уличили в преступлении, которого она не совершала, но наказание уже определено. Она волновалась, но страха в ней не было. Было то самое искренне изумление, как у пуделя при виде кота.
- А Честер красивее. И у него волосы вьются.
Фраза прозвучала неожиданно громко. Но это не важно. В голосе Алины было слишком много чувств. Боль, радость о счастливом воспоминании, любовь, отвращение. Слишком много. И никакая песня не могла бы перевесить этой фразы. Но песня потом всё равно была, и девицы, конечно, запомнили песню, а не Алину.
Из странного оцепенения Руслана вывела жена Кеши, шумная, невысокая грудастая женщина. Она уже спела купить нужные лекарства и весьма строго требовала отчёта о состоянии мужа. Врач ординатор, молодой крепкий мужик с военной выправкой, выслушал её.
- Ну что я могу сделать. Судя по всему, гепатит це. Печени почти не осталось. Бога благодарите, если выживет.
Через час всё было кончено. Кеша заснул, когда подействовала анестезия. Видимо, у него были сильные боли. И вот - расслабился.
Руслан набрал смс подруге, просил заказать билеты на завтра. Хотел побыть в Москве хотя бы неделю. Нет, нет, не может он зедсь жить.
