ПАМЯТИ ОТЦА ПАВЛА АДЕЛЬГЕЙМА

Интернет-обзор материалов

Здравствуйте, дорогие радиослушатели. В студии – Наталия Черных. Сегодняшняя передача посвящена памяти отца Павла Адельгейма, замечательного священника, погибшего 5 августа сего года во Пскове.

Начать лучше с официального сообщения, так как гибель отца Павла стала трагедией не только для его семьи, духовных чад и подопечных (отец Павел долгое время окормлял приют для душевнобольных, который сам и создал), но и для всей Псковской епархии.

Слово Высокопреосвященнейшего Евсевия, Митрополита Псковского и Великолукского, зачитанное на отпевании протоиерея Павла Адельгейма.

Как сильный гром ударил с высоты, так известие о кончине, трагическом убийстве протоиерея отца Павла ударило и пронизало все наше существо. Смерть человека всегда вызывает тяжелое чувство у родных и близких. А смерть священника, да еще убийство его, приводит в ужас всех тех, кто знал своего духовного отца. Протоиерея отца Павла знали многие люди не только в нашем городе, но и за его пределами, и даже в других странах. Его священническое слово слушали сотни людей. Жизнь его была многогранна. Не по простой дороге он шел, но со священническим крестом отец Павел никогда не расставался. Его внезапная кончина как трагедия переживается всеми нами, но жизнь и смерть человека в руке Божией. Будем об этом помнить и на всякий час просить Господа, да сохранит Он нас от внезапной смерти, а почившему протоиерею да дарует Свою милость и да вселит его с праведными в Своих небесных обителях. Вечная память протоиерею отцу Павлу.

+ЕВСЕВИЙ, МИТРОПОЛИТ ПСКОВСКИЙ И ВЕЛИКОЛУКСКИЙ

8 августа 2013 года.

А теперь – одна из записей самого отца Павла в сетевом дневнике: «На земле живет очень много людей. Так много, что даже предста­вить себе нельзя всех одновременно. Каждый из них создан по образу Божию и призван образ этот в себе сберечь и пронести через земную жизнь в Царство Божие. В то же время все эти люди по-разному понимают смысл и счастье жизни. Разные ставят себе задачи. Одни полагают счастье в благополучии, довольстве и покое:
                        Ни к чему им Бог,
                        был бы денег звон,
                        в голове резон,
                        в животе пирог,
                        На ноге сапог...
              Другие, наоборот, ищут впечатлений, приключений, романтики:
                                                                                    а он, мятежный,
                                                                                  ищет бури,
                                                                                как будто в бурях
                                                                                    есть покой.
              Те и другие пути могут вывести человека к истинной жизни, а могут привести к духовному и жизненному тупику, разочарованию, ибо на этих путях человек одинок, когда строит их по своему разумению. Они могут быть ошибочны. Есть немногие из людей, кто состоялся как человек. Они осуществили ­свою жизнь по замыслу Божию. Эти люди не искали ни благополучия, ни бурь. Они искали воли Божией, чтобы по ней жить. Содержание, смысл духовной жизни в постижении воли Божией. От самых примитивных религий, где понятия о Боге совершенно недостойны живого Бога, до самых высоких религий. В Боге каждая религия видит высшее начало, с которым человек ищет единения, и стремится жить по Его воле. Кто состоялся, как человек, изначально хранит в себе замысел Божий. Это святые». Эти слова вполне применимы и к самому отцу Павлу.

Отец Павел был известен многим тысячам людей не только по записям в живом журнале, но и лично – дверь его дома всегда была открыта, до самого дня его трагической гибели. Именно так: сначала живой журнал, так как сетевые дневники порой более доступны, чем люди. Потом уже – встреча. Тех, кто знал отца Павла до того, как появился интернет, множество. Словно бы сама земля, как говорят летописи – «полнилась слухом». Его слова жаждали, его общения искали, его любили. Его гибель была как молния среди неба – уже основательно затянутого тучами. И всё равно – такой молнии не ждал никто. Отец Павел был убит ножом в сердце. Всего один удар, безошибочно, будто кто направлял руку убийцы. Сергей Пчелинцев признал, что убил отца Павла, но находился в тот момент в невменяемом состоянии и до сих пор находится в реанимации. Убив отца Павла, Пчелинцев ударил ножом и себя, закричав, что убить отца Павла ему велел сатана. Жизнь Пчелинцева спасли – он был отправлен в реанимацию. Родители Пчелинцева заявили, что их сын страдает серьёзным психическим расстройством и именно для того, чтобы облегчить состояние, обратился к отцу Павлу. Вот пока вся информация в общих чертах. По мере разворачивания событий возникают всё новые и каждый раз всё более страшные подробности. Иногда – мысль о ритуальном убийстве, как было и с отцом Даниилом Сысоевым, «убитым между алтарём и жертвенником». Версия подтверждается и тем, что отце Павел исполнял своё священнический долг – он говорил с далёким от веры молодым человеком, который приехал только к нему и хотел слышать только его слово. Отзывы знакомой семьи Пчелинцева (фамилия семьи в публикациях не названа) вызвали доверие и надежду, что состояние Сергея изменится к лучшему. Для справки, Сергей Пчелинцев имеет два высших образования, закончил ВГИК (специальность – оператор), но работал водителем у одного из лидеров партии «Наши» Яковлева. В целом его можно назвать неверующим, но определённый интерес к вере всегда был. Появление Сергея Пчелинцева в доме отца Павла было случайным и одновременно промыслительным.

Сначала – о самом отце Павле. Родился в Ростове-на-Дону 1 августа 1938 года в семье так называемых «снежных» или русских немцев. Дед его владел двумя имениями под Киевом, отец был поэтом. Оба расстреляны, оба, на волне новой политики, реабилитированы. Мать отца Павла, как и её отец, дед отца Павла, была арестована. Мальчика отправили на принудительное поселение в Казахстан. После войны Павел переехал к росдтвенникам в Киев. В 1954 становится послушником Киево-Печерской лавры, а в 1956 поступил в Киевскую Духовную Семинарию. В 1959 исключён Митрополитом Филаретом (Денисенко) по политическим мотивам. В том же году рукоположен архиепископом Ермогеном (Голубевым) во диакона, служил в Ташкентском кафедральном соборе. В 1964 году рукоположен во священника, направлен в город Каган Узбекской ССР. В 1969 построил новый храм в г. Каган, а потом арестован за распространение религиозного самиздата. В 1970 осуждён на 3 года за антисоветскую деятельность. В 1971 во время волнений в посёлке исправительно-трудового учреждения Кызыл-Тепа ранен, ампутирована нога. В 1972 освободился из колонии инвалидом, служил в Фергане и Красноводске. С 1976 – клирик Псковской епархии. Отец Павел виртуозно знал каноническое церковное право; вряд ли кто из современных клириков знал это право так же, как отец Павел. Он восстановил во Пскове два храма, окормлял приют для душевнобольных, который сам создал, открыл при одном из храмов школу регентов. До 2008 года была настоятелем храма во имя святых жён-мироносиц, в 2008 освобождён указом Псковского владыки от должности настоятеля, но продолжал служить и принимать людей. Тогда же появился дивой журнал, который очень скоро нашёл свою и огромную аудиторию. Отец Павел стал поистине знаковой фигурой в современной церковной жизни.

Обзор интернет-публикаций о псковской трагедии лучше начать с рассказа вдовы отца Павла, Веры Михайловны Адельгейм. Вместе они прожили 54 года.   «Православный мир» опубликовал два материала. Первый назван «Прямое попадание в сердце». Поистине шокирующее чтение. Вера Миахйловна спокойно и вместе очень трепетно рассказывает, минута за минутой, о роковом вечере 5 августа. Отец Павел помогал готовить пищу (чистил кабачок) и говорил с Сергеем. Матушка находила то у раковины, то у плиты, видеть их постоянно не могла. В доме были ещё люди, но не на кухне. Удар ножом (которым отец Павел чистил кабачок) был внезапным. Из раны вытекла вся кровь отца Павла. Вот что говорит матушка Вера, предваряя рассказ о страшных событиях: «Отец Павел раньше не был знаком с Сережей Пчелинцевым. Где-то перед Новым годом нам позвонила знакомая семьи с просьбой приехать к нам со своим другом, познакомиться. Но к Рождеству они не приехали. Вдруг, перед этим случаем, она нам позвонила, и просила разрешения, чтобы он один приехал. В субботу мы прождали все утро (поезд из Москвы прибывает в Псков около семи утра — прим. ред.) — никто не приехал. Сергей прибыл только к часу дня. Он сказал, что взял машину и за 16 тысяч рублей доехал сюда из Москвы.

Я подробно расскажу, как все произошло, чтобы вы имели представление, в каком состоянии он находился. Мы, конечно, хотели его покормить, но он сказал, что трое суток не ел и не спал, и есть не мог. Отвели его в гостиную и положили на диван, чтобы он отдохнул. Он лег на какое-то время. В этот день приезжала молодежь из Москвы, с которой должен был встречаться отец Павел. Я говорю: «Может, и Сережу взять? Возраст-то у них один. Молодежь религиозная, они познакомятся и будут общаться?»

Второй материал назван «54 года с отцом Павлом» - это сжатый биографический очерк самого сложного периода жизни отца Павла (лагерь) и вместе… рассказ о счастливых людях. Очерк напоминает страницы из житий новомучеников – чудо и вера пронизывают эту жизнь. «Пожаловаться на мусульман не могу, могу только быть благодарной. Несколько раз мулла присылал к нам кого-то из своих: «У нас не то, сходи к русскому мулле». Помню, пришел молодой узбек, говорит: «Меня наш мулла прислал». У него не было детей. Не знаю, как и что потом у него появилось, но однажды утром выхожу, а на крыльце у нас дастархан (сервированный стол со сладостями — прим. ред.) — разложена шитая скатерть, на ней лепешки разных видов, изюм, орехи и множество других сладостей.

Еще случай был… Приходит старый мулла: «Мне наш мулла сказал: иди к русскому мулле». Отец Павел говорит: «Вставайте и молитесь по-своему, а я по-своему». Так они и молились».

Первое сообщение получено было 5 августа вечером. Лев Шлоссберг сообщил о трагедии самые общие сведения, но верно охарактеризовал масштаб. Несколько позднее, в эфире телеканала «Дождь» Лев Шлосберг прокомментировал убийство священника Павла Адельгейма.

«Отец Павел — чрезвычайно высокодуховный человек. Невозможно говорить о нем сегодня в прошедшем времени. Это человек, на взгляды, позицию, веру которого ориентировались тысячи и тысячи людей во всем мире. Масштаб утраты сейчас не все могут осознать, но многие уже говорят о том, что это утрата того же масштаба, как и уход отца Александра Меня, убийство. С той лишь разницей, что здесь дом был полон людей, все свидетели, нет никаких неясностей, кроме одного: что именно произошло и в чем были мотивы этого помутнения рассудка. Не знаю, будет ли когда-либо известно, поскольку человек больной», — сказал депутат.

«Православие и мир» опубликовало записки священника Андрея Ткачёва, служившего первую заупокойную литургию поо. Павлу. «Уже по приезде во Псков я представил себе шеренги духовенства, благочинных, секретарей, священноначалие, строго сдвинутые брови и почти неизбежный нелепый вопрос: «А кто Вас благословил участвовать в отпевании?»

Но все случилось иначе. В алтаре перед началом заупокойной Литургии стояло три священника; я встал четвертым. Еще несколько священников пришло в конце Литургии, перед началом отпевания. Все местные, никого из столиц. Еще несколько отцов — узнал отца Димитрия Свердлова — в толпе людей, пришедших проститься с о. Павлом.

Где же официальные спикеры, горячие отцы-публицисты, участники интернет-дискуссий, где те, чьи лица я ждал увидеть? «Шумим, братец, шумим! … Шумите вы? и только?». Для меня эта отстраненность собратьев осталась загадкой. Взаимная отчужденность клириков, каждый из которых живет своей жизнью?... Мне всегда было тяжело принять мысль митрополита Сурожского Антонияо том, что смерть — это возвышенное и торжественное зрелище. Я не знаю ничего более страшного, чем вид мертвого тела — вид, полностью перечеркивающий замысел Творца о каждом из нас. Но это были необычные похороны. Хотелось смотреть в это лицо и поцеловать эту руку. Нести гроб с телом этого удивительного священника без ноги и с дыркой в сердце было для меня незаслуженной честью… Действительно, отец Павел был победителем; хотелось стать хоть немного причастным к этой победе. Разве можно было победить советскую систему, ее тюрьмы и лагеря для тех, кто не становился ее частью? Отец Павел ее победил и пережил. Разве может священник со своей совестью и принципами — и немецкой педантичностью и фамилией в придачу — победить русскую околоцерковную бюрократию, самодурство и капризы людей, уверенных в том, что через них действует Святой Дух, whatever? Но и здесь о. Павел остался несломленным. Подобно Женам-мироносицам, которым посвящен его храм, он двигался вперед, не просчитывая последствий, с кажущимся безрассудством — но каждый раз выходил и вышел в самом конце победителем.»

Священник Дмитрий Свердлов, так же служивший заупокойную литургию по отцу Павлу, показывает мысль о псковской трагедии как об общей трагедии РПЦ с несколько другой точки зрения. «…Впервые я о нем узнал больше десяти лет назад в связи с какой-то публикацией: то ли его, то ли о нем. Разбирался, как мне тогда показалось, достаточно частный административный конфликт с псковским владыкой. Текст содержал уничтожающие репутацию тогда еще архиепископа подробности и виртуозное цитирование и объяснение канонических правил, рассуждения о природе власти в Церкви, и так далее…

Затем была книга о. Павла «Догмат о Церкви». Все об этом же: о власти в Церкви и ее природе, о том, какой она должна и не должна быть, о Соборе 17-го года и о том, что от него сегодня осталось – ничего. Каноны разбирались на конкретном примере все того же продолжающегося конфликта архиепископа Евсевия с о. Павлом – это было, безусловно, остроумно, но со временем стало казаться скучным. Имея некоторое представление о том, как решаются вопросы у нас в Церкви, мне обстоятельства о. Павла казались не катастрофичными, оттого и не требующими такого глубокого копания в каноническом праве: на тот момент он все еще оставался настоятелем, и это было совершенно не характерно для конфликта такого масштаба. В другой бы епархии, при другом бы архиерее такой канонически подкованный священник был бы мгновенно сослан на самый глухой приход, лишен настоятельства или, что вероятнее, просто отправлен в запрет… Да ничего такого. Орлу крылья обрезали и посадили в курятник. Ничего… Не придирайтесь к этому образу. Меня всегда удивлял контраст о. Павла и его оппонентов, контраст масштаба личностей: огромная человеческая глыба Адельгейма и мелкие люди, которые ему противостояли. Это оценочное суждение, как теперь принято говорить.

Надо понимать, что со «служить» в псковском храме, который одним из первых в 90-е годы начал восстанавливать о. Павел – и восстановил его – было не все гладко. Он рассказывал моему другу, кому-то, покажется, чудовищную, но при том, увы, заурядную историю об обстоятельствах своей службы с новым настоятелем. Тот советовался с владыкой в следующем духе: о. Павел просит возможности служить каждый день. Я не знаю, что делать, и спрашиваю вашего архипастырского благословения, но мои соображения следующие: службу он любит, служить будет истово, здоровье при этом у него слабое, он себя быстро подорвет – и наши с вами проблемы, владыко, быстро решатся…

Отец Павел, которого я никогда в жизни до этого не видел, лежит спокойно и тихо. Молодого для старика лица, которое мы знаем по фотографиям, не узнать. Тот ли это человек, слово которого было простое, острое и жалило своей простотой и правдой настолько, что среди людей, полагающих себя христианами, считалось уместной добродетелью его ненавидеть? Теплая, живая рука. Тридцать градусов жары в этот августовский день и ни малейшего запаха тления.

- Он умер, как Христос на кресте: из него вытекла почти вся кровь, — развеивает мои мистические соображения московская знакомая. Тления и не может быть при таких биологических обстоятельствах.

Борьба о. Павла долго мне казалась, как я уже сказал, очень частной: владыка и священник, не имеющий возможности отказать себе в праве на правду. До банальности традиционный сюжет.

Но я ошибался.

И понял я это совсем недавно, когда о. Павел остался один. Как-то постепенно, заметно или незаметно, замолкли все, кто говорил о церковных проблемах. И только он, Адельгейм, с упорной методичностью упрямца продолжал почти ежедневно писать в своем жж – о том, что в течение последних двадцати лет считал очень важным.

Московская знакомая возмущается: один в поле не воин — пришли бы два-три священника, их, разумеется, можно наказать. Но если бы пришли тридцать-сорок? Сорок священников не накажешь, не отправишь под запрет, не сошлешь на дальние приходы – приходов не хватит.

Нет, моя дорогая. Зависимость от епископа полная. В случае наказания в большинстве случаев священник теряет абсолютно все. И если из тридцати-сорока епископ накажет трех-четырех – никто не захочет оказаться в числе этих избранных. Но не только поэтому не пришли. Отношение местного духовенства к о. Павлу было недоброе. 

Он ушел как герой, дважды святой: исповедничество в ИТЛ (за одну потерянную ногу хотя бы могли его пожалеть и распорядиться — Адельгейма не трогать!) и мученичество по примеру древних. Это победа. Чистая. Не всухую, если учитывать издевательства последних лет, но с совершенно разгромным счетом.

Теперь все оппоненты о. Павла будет вынуждены с ним считаться. И ни на какие трудности вспыльчивого характера, ни на какую «гордыню» зарвавшегося попа теперь ничего не спишешь. Его будут издавать и переиздавать, цитировать и изучать, брать песочек с могилки и что там у нас еще делают со святыми… Снимут несколько фильмов, и он и его дело станут окончательно известны всем.

Ну и слава Богу.

Но – грустно.»

Отец диакон Андрей Кураев так выразил своё отношение к псковской трагедии: «В  жизни и смерти о. Павла Адельгейма можно увидеть немало уроков.

Один из них: споря со многим и со многими в Церкви и о Церкви, Церковь он не оставил, в раскол не ушел. Испытав множество кричащих несправедливостей и скорбей, веру не потерял. Именно в колючести своей жизни о. Павел - свидетель веры: он свидетельствовал о том, что вера православная не зависит от меры карьерного или финансового преуспеяния. Свою веру, пронесенную через лагеря, он не променял на пошлые интернет-скандалы. Чужие грехи (мнимые или реальные) не отняли у него его веру.

Второй урок: его смерть - это почти норма То есть такой финал должен держать в уме любой юноша, поступающий в семинарию. Это профессиональный риск: идти на зов совершенно незнакомых людей, входить в чужие дома, открывать свой дом в ответ на просьбу незнакомцев. 
Смерть о. Павла не кончина диссидента или партизана. Это достойная смерть достойного христианина. Он принял страждущего. Заплатил за это жизнью. И получил жизнь Вечную. Такова высокая христианская норма.

Завершить уместно будет своеобразным словом постоянное автора «Православия и мира» отца Сергия Круглова, чьи статьи читает огромное количество блогеров, которыми делятся по нескольку десятков раз в день, под которыми оставляют бесчисленные комментарии.

«О. Павла Адельгейма я не знал лично, но знал о нем достаточно, чтобы видеть: этот – из абсолютно живых людей. Уверенных в жизни вечной и вот так, из этой непреложной уверенности, живущих всякий момент своей земной жизни и совершающих любимое дело – служение Христу и людям (а уж над кем, как не над ним, смерть поизгалялась – перечитать только его биографию…). Так, как жил о.Павел, могут жить только те, кто настроился жить вечно, с тем запасом и прикидом, что   жизнь – не стометровка, а бесконечный марафон. Так что смерть его – да, трагедия, но вовсе не смерть.

Известие о его кончине было для меня потрясением, но никакого чувства нелепости, бессмыслицы, уныния не оставило, наоборот – в действии тех сил, которые инвольтировали и травящих о. Павла, и мешающих ему совершать его пастырское дело, и несчастного сумасшедшего с ножом, мне явно видится: эти силы в отчаянии, их действия – конвульсии издыхающего.

Молясь о упокоении о.Павла, будем молиться и ему. Тут дело не в том, «можно ли по канонам», прославлен в святцах или нет, совсем не в том. А в том дело, что такое вообще – молитва. Молитва – разговор, общение. И с нашей стороны это не просто «поддержание разговора», это взывание, то есть обращение из последних, крайних пределов нашей личности, из всей полноты нашего упования, просьбы, жалобы, благодарения, открывания себя другому, из доступных нам  глубин нашего сердца и совести. Такое взывание возможно в общении и с Богом, и со святыми, и между друг другом, это общение возможно всегда, потому что смерти, могущей нас разделить необратимо, нет, все мы в поле единой жизни. Мы можем и должны взывать к тем, кого любим, кто нам небезразличен, к ближним нашим – и пока они еще рядом с нами, и в разлуке с ними, временной, но тяжкой для нас».