Один священник любил повторять, что благодать наиболее трудом воспринимается людьми творческими, склонными к фантазии, с развитым чрезмерно воображением. Что "простые" сердца легче верят и воспринимают благодать. Поначалу я возмущалась; не столько в отношении себя, сколько в отношении своих знакомых творческих людей и их произведений. Для меня благодать все же что-то от Первого Дара, нечто витальное и умягчающее. Либо наоборот, отрезвляющее, молниеносное.
Что до "простых" сердец, то, полагаю, во времена Феофана Затворника их уже было очень мало. Архимандрит Андроник описывает воспоминания о севере, где родился, как далекое прошлое, у него только общие черты уклада: набожные, сильные, молчаливые люди. А это 90-е годы 19 века. Несомненно, Христос радует идущего к нему человека и дает ему встречу с "простым" сердцем. Я таких (и монахов, и мирян) вижу в лавре, довольно часто.
|
Сейчас мне интересен обратный ток, не только в литературе. Как выражается. Опера была моментом развлекательным, уводящим от строгой религиозности. Считалось, что и от косности. А сейчас ария Альмавивы слушается как "Душе моя, восстани, что спиши". Сейчас мне понятно, уже и на уровне чувства, как нужно было пустить в храм проповедников с гитарами (это в 70-е, на гнилом Западе). Все, что имеем в храме и богослужениях - трепетное внимание к тому, что было, и отчасти спекулятивное "всегда и во все времена", как впрочем, и в поэзии. И вот, осознание религиозности как чего-то нежного, лиричного, но и грозного, сокрушительного - снимает ужас заброшенности, больше похожий на паническую атаку
| |
